До конца дня, отрываясь лишь для наблюдения за приборами кораблевождения, я 
проработал у штурманского столика. Прокладывая курсы, я еще и еще раз уточнял 
местонахождение корабля, запоминал и заносил в записную книжку характерные 
особенности мест, по которым мы проходили. 

К вечеру погода начала свежеть, и вскоре поднялся шторм, редкий в летнее время 
на Черном море. Северовосточный порывистый ветер достигал временами девяти 
баллов. "Касатку" сильно качало. Через мостик перекатывались огромные волны, 
вода попадала внутрь корабля. Было холодно не только на мостике, но и в 
центральном посту, и во всех отсеках лодки. 

- Вы ужинали? - услышал я голос Фартушного. - По-моему, время заступать на 
вахту... 

- Никак нет, еще не ужинал! 

- Надо все делать своевременно. Быстро идите ужинать, затем на вахту. 

- Есть! - ответил я и направился в кают-компанию. Все офицеры уже поужинали и 
разошлись. В кают-компании оставался только Нарнов, о чем-то беседовавший с 
вестовым. 

- Мне только второе, пожалуйста, первое я есть не буду! - ответил я на 
предложение вестового. 

- Надо ужинать поплотнее, - вмешался комиссар, - иначе может укачать. 

- Меня уже укачало, но пока терпимо, - сознался я. 

- Молодец, что не скрываешь. А то молодые лейтенанты часто считают позорным 
признаться, что их укачало. Наш командир говорит, что укачиваются все люди, но 
все по-разному ведут себя. Одни становятся нетрудоспособными, беспомощными, а 
другие могут перебороть себя и несут службу. 

Пока я поднимался на мостик, на трапе меня окатило с головы до ног, и я 
предстал перед Фартушным совершенно промокший. 

- Товарищ командир, - обратился я к Фартушному, - разрешите спуститься вниз, я 
переоденусь... 

- Не разрешаю! Заступайте на вахту! - строго ответил командир. 

Я принял вахту и, не обращая внимания на бешеные волны, обрушивавшие на мостик 
тонны воды, с высоко поднятой головой встал у козырька рубки, на обычное место 
вахтенного офицера. 

Фартушный молчал, стоя напротив меня, с правой стороны козырька. До моего 
сознания постепенно начало доходить, что командир, как и я, промок до костей, 
но не обращал на это внимания. 

"Как же я раньше это не сообразил? - думал я с досадой. - Тогда не обращался бы 
к нему со столь нелепой просьбой... Никогда это не повторится, решил я, - даже 
если придется замерзнуть совсем". 

- Моряк не должен быть неженкой, - вдруг словно вспомнил обо мне Фартушный. - 
Ему положено быть закаленным. Холод, голод и другие лишения он должен научиться 
переносить не на словах, а на деле. Моряк, который кутается в меха или шлепает 
в... галошах, вы меня извините, - это не моряк... Что касается нашего похода, 
то основная цель его - приобрести морскую закалку, учить и учиться тому, что 
нужно моряку-подводнику в боевых условиях, на войне. Ясно? 

- Так точно, ясно! 

- Раз ясно, остается только исполнять, - мне показалось, что Фартушный 
улыбнулся, хотя в темноте я не мог видеть его лица. 

Сменившись с вахты, я быстро переоделся в сухое и направился к штурманскому 
столику. Едва я успел проверить по расчетам местонахождение корабля, как рядом 
со мной оказался спустившийся с мостика Фартушный. Он находился на мостике, 
пока я, новичок, стоял на вахте, и использовал всякую возможность, чтобы учить 
меня исправному несению ответственной службы на командном пункте. Но когда на 
вахту заступил другой, уже опытный офицер, он покинул мостик. 

Штурманский столик с картами берегут на корабле, как святыню, и командир, с 
которого ручьями стекала забортная вода, не мог подойти к нему вплотную. Он 
стоял На некотором расстоянии от столика и смотрел на карту, на которой 
строгими линиями было изображено маневрирование нашей подводной лодки. 

- С прокладкой у вас, кажется, нормально, - произнес он после некоторого 
раздумья. - А вы не забыли, что у вас на корабле есть подчиненные?