войны и тем самым лишившее своих солдат какой бы то ни было правовой защиты и 
совершенно сознательно обрекшее их на гибель{656}. Меандров напоминает слова 
Молотова о том, что в СССР нет военнопленных, а есть одни дезертиры, говорит о 
приказе Ставки No 270 от 16 августа 1941 года, по которому все советские 
солдаты, сдавшиеся в плен, заочно приговаривались к расстрелу, а их семьи 
подлежали аресту. В обращении в комиссию американской 3-й армии и в письме к 
госпоже Рузвельт есть такие строки (почти дословно совпадающие с более поздней 
формулировкой Солженицына{657}): 

Все страны мира, кроме СССР, оказывают моральную и материальную поддержку своим 
солдатам, попавшим в руки врага, заботятся об их пропитании, через 
Международный Красный Крест организуют почтовое сообщение с родственниками. 
Только русские, лишенные из-за произвола Сталина всякой помощи, обречены на 
массовую смерть в концлагерях и с ужасом узнают, что их семьи на родине 
подвергаются репрессиям, а советское правительство готовит им наказание*. 

Подобный прецедент уже имелся: советские солдаты, вернувшиеся из финского плена,
 были расстреляны или осуждены на медленную смерть в концлагерях. Поэтому для 
красноармейцев в немецком плену, преданных и брошенных советским правительством,
 оставался единственный путь возвращения на родину - путь вооруженной борьбы 
против советской системы. 

Меандров пишет о том, что в исторической перспективе Освободительное движение 
генерала Власова продолжает сопротивление режиму, которое начиная с 1917 года 
прослеживается в восстаниях на Украине и в Белоруссии, на Кубани и Кавказе, на 
Алтае и в Средней Азии и во многих других местах. Организация этого движения на 
немецкой стороне, во вражеском лагере, объясняется полной бесперспективностью 
вооруженной борьбы изнутри перед лицом совершенной системы надзора и террора, а 
также, и даже в первую очередь, тем, что лишь немецкий рейх, ведущий войну с 
СССР, мог предоставить движению необходимую поддержку. Но Меандров подчеркивает,
 что не немцы выдумали Русское освободительное движение. Признавая, что для 
достижения главной цели пришлось пойти на какие-то тактические компромиссы, 
генерал РОА резко возражает против довода, что вынужденный союз с немцами, 
обусловленный неблагоприятным историческим положением, ведет к компрометации 
движения как такового. В "Записках отчаявшегося", датированных началом января 
1946 года, Меандров пишет: 

Мы готовились вступить в борьбу как третья сила. Немцам мы не помогали! В тот 
момент, когда мы собирали наши силы, им уже сам Господь Бог не сумел бы помочь. 
Мы оказались в невероятно трудных и сложных условиях{658}. 

Как следует уже из Пражского манифеста, политическая программа Русского 
освободительного движения принципиально отличалась от национал-социалистической,
 и Меандров пишет, что генерал Власов не преследовал никаких немецких 
нацистских интересов, для него имели значение лишь интересы русского народа. 
Правда, утверждение автора, что создание КОНР и РОА в ноябре 1944 года было 
специально приурочено к тому моменту, когда не осталось никаких сомнений в 
поражении Германии и все надежды РОА были связаны с западными союзниками, не 
соответствует действительности. Но несомненно, что Гитлер и политическое 
руководство Германии на протяжении нескольких лет противились организационному 
оформлению русского национального движения и даже после Пражского манифеста 
относились к нему недоверчиво, изо всех сил стараясь использовать его 
исключительно в собственных целях. Меандров и другие авторы могли по праву 
ссылаться на то, что в конце концов именно армия генерала Власова откликнулась 
на призыв чехов о помощи и в Праге воевала против немцев. Упоминать же об 
отношении к этой акции немецких союзников было в данных обстоятельствах 
необязательно. 

На первых порах для американского командования имел значение тот факт, что 
власовцы сдались им еще до объявления капитуляции Германии. Именно по этой 
причине - "из-за того что они сдались до дня победы"{659} - американцы сочли 
необходимым присвоить им статус военнопленных. Представители американской армии,
 для которых соблюдение правовых норм еще было делом совершенно естественным, 
неоднократно заверяли офицеров РОА, что они находятся под защитой американской 
армии и им нечего волноваться. Именно тем, что он поверил этим заверениям 
(кстати, абсолютно искренним), объясняет Меандров свое первоначальное 
спокойствие. Кроме того, он не сомневался, что Соединенные Штаты, поборники 
свободы и демократии, сумеют "отличить бандитов от идейных борцов и возьмут 
последних под свою защиту". Ну, а если для обоснования отказа от выдач 
потребуются еще аргументы историко-политического характера, то можно вспомнить, 
что и сами США обязаны своим возникновением государственной измене британской 
короне. И разве Маркс и Энгельс, а позднее Ленин, Троцкий и другие 
большевистские руководители не получали политического убежища и возможности 
готовить революционный переворот за границей? И вообще - почему советское 
правительство, в 1941 году заклеймившее предателями миллионы своих солдат, 
попавших в плен, вдруг по прошествии времени проявило к ним столь настойчивый 
интерес? Откуда взялись насквозь лживые уверения уполномоченного Совета 
Народных Комиссаров по делам репатриации генерал-полковника Голикова о том, что 
"советское правительство, партия Ленина - Сталина ни на минуту не забывали 
своих граждан, страдавших на чужбине", или заявления типа: "Вниманием и заботой