генерала Эйзенхауэра: с 00 часов 9 мая запретить немецким силам в Чехии - в том 
числе и армии Власова - переход границы зоны американской оккупации, а 
нарушителей передавать Красной армии. 11-13 мая дивизии 3-й армии разработали и 
передали 12-му корпусу указания об условиях передачи{596}. 12 мая офицер связи 
26-й пехотной дивизии под командованием генерал-майора Пола передал 12-му 
корпусу следующее предписание: "Относительно власовцев дивизия полагает, что 
самый лучший способ выдачи их (Красной армии) - впустить их в зону, окружить 
район с власовски-ми силами, а затем отвести американские части назад". При 
этом американские высшие офицеры прекрасно понимали, какой судьбе обрекают они 
этих людей. Командующий 12-м корпусом генерал-майор Ле Рой Ирвин в телефонном 
разговоре с начальником штаба 3-й армии генерал-майором Геем отметил, что 
"советские расстреливают всех белых русских (то есть членов РОА) и эсэсовцев". 

Так обстояло дело, когда 12 мая в 10.00 Буняченко и начальник штаба 1-й дивизии 
подполковник Николаев решили отправиться в американский штаб. Какой-то капитан 
- вероятно, Донахью - уже сообщил им по поручению вышестоящего начальства, что, 
к сожалению, не может дать русской дивизии разрешение пройти в американскую 
зону. Но от себя американский офицер добавил, что в 14.00 его часть оставит 
Шлиссельбург и поэтому он советовал бы власовской дивизии попытаться, 
разбившись на маленькие группки, добраться до американской зоны. Капитан также 
дал Буняченко возможность встретиться в замке Шлюссельбург с Власовым. 
Командующий лишь подтвердил полную безнадежность положения и отдал приказ о 
немедленном роспуске дивизии, чтобы предоставить солдатам возможность спасаться 
по одиночке. 

В полдень 12 мая приказ главнокомандующего был выполнен. Буняченко в последний 
раз вызвал по радио командиров полков и прочих офицеров в штаб дивизии, на 
северо-западной окраине Шлюссельбурга. В эти последние трудные месяцы Буняченко 
не раз становился единственной надеждой своих солдат, и он всегда умел найти 
выход из самых безнадежных положений. Но теперь даже он ничего не мог 
сделать!{597}. От имени Власова он освободил командиров от присяги и попросил 
их как можно скорей отправить солдат маленькими группками, минуя шоссе и 
населенные пункты, по направлению к немецкой границе. "Там мы снова 
встретимся!"* - сказал он. После короткого прощанья он и несколько штабных 
офицеров, в том числе Николаев, сняв знаки различия, сели в машины и поехали в 
Шлюссельбург к Власову. 

В долине западнее города полки РОА получили последний приказ: "Разойдись!" До 
этого момента в частях сохранялся относительный порядок, но теперь все разом 
развалилось, начался хаос. Нет, солдаты не проклинали то дело, за которое 
теперь им предстояло погибнуть, но среди них царило отчаяние. Одни подходили к 
командирам, прощались, просили последнего совета; другие, не в силах снести 
надвигающийся ужас, покончили с собой, в лесу то и дело гремели выстрелы. 
Третьи, охваченные апатией, лежали на земле, там, где застиг их последний 
приказ, и покорно ждали своей участи. Но большинство все же устремилось на юг и 
юго-запад, к американской зоне. Теперь все зависело от того, как отнесутся к 
ним американские части. В тот день напротив 1-й дивизии стояли 357-й, 358-й и 
359-й пехотные полки 90-й пехотной дивизии. С 13.30 из этих полков стали 
поступать сообщения о том, что "белые русские" оставили свои посты и бегут от 
Красной армии "как зайцы". Командир 90-й пехотной дивизии генерал-майор Ирнест 
приказал любыми средствами задерживать бегущих!{598}. Вскоре такой же приказ 
получил 12-й корпус. Однако, несмотря на приказы, американцы вели себя в этой 
ситуации по-разному. Например, офицер связи 12-го корпуса, который отправился в 
район Шлюссельбурга, готов был сделать все, чтобы помочь русским; командир 
359-го пехотного полка разрешил власовцам пройти в американскую зону; в то же 
время в других полках их не пропускали и даже угрожали оружием. Нередко 
американские солдаты и офицеры, понимая ситуацию и сочувствуя русским, 
пропускали солдат-одиночек и небольшие группы через линию. Но сам по себе 
переход границы американской зоны вовсе не гарантировал безопасности: 
прорвавшиеся могли в любой момент наткнуться на офицера, который отправил бы их 
в место сбора для выдачи советским властям. Бессчисленное множество власовцев 
попало в руки к чехам или частям Красной армии, следовавшим по пятам за 
отходящими американцами, и было расстреляно на месте или взято в плен. Были в 
1-й дивизии и такие, кто, как командир разведотряда майор Костенко и его группа,
 взял в руки оружие и углубился в лес, чтобы погибнуть в бою. И наконец, многие 
решили, что лучше добровольно перейти к советским войскам сегодня, чем 
подвергнуться насильственной выдаче завтра. Всех не расстреляют, думали они, 
"отсидим в лагерях, а потом выйдем на свободу"*. Как вспоминает Швеннингер 
(который, кстати, тоже только сейчас решился бежать), командир артиллерийского 
полка подполковник Жуковский сказал ему: "Что ж Вы хотите, там ведь родина. На 
чужбине я жить не могу"{599}. Но никаких различий между добровольно сдавшимися 
и взятыми в плен власовцами советская сторона не проводила. И офицер, 
перешедший со своим отрядом к Красной армии в ночь на 12 мая, был на другое 
утро расстрелян на глазах у своих солдат{600}. Тех, кто в панике бежал, 
расстреливали из пулеметов. 

После 12 мая пленные из 1-й дивизии РОА были собраны в лагере недалеко от 
Шлюссельбурга. Их разделили на три категории: офицеры, унтер-офицеры и солдаты. 
К ним приехал советский генерал, очевидно, представитель военной юстиции, 
который объявил, что все офицеры приговорены к расстрелу, а рядовые - к 25