по воспоминаниям очевидцев, произвела "чрезвычайное впечатление". Подполковник 
Нотц сообщает, что в тот день он в последний раз за всю войну видел столь 
сильный артиллерийский натиск немецкой стороны. После того, как огонь был 
перенесен вперед и артиллерия начала обстреливать позиции батарей противника, 
подступы и аналогичные цели на восточном берегу Одера, с севера в атаку 
двинулся усиленный 2-й полк под командованием подполковника Артемьева, а с юга 
- усиленный 3-й полк под командованием подполковника Александрова-Рыбцова. 
Дивизионный штаб и немецкая группа связи еще ночью перенесли командный пункт на 
взгорье на берегу Одера и теперь следили за ходом операции в стереотрубу. И 
русские, и немцы возлагали на операцию "большие надежды"{397}. Майор Швеннингер 
отчетливо вспоминает свое тогдашнее ощущение, что от исхода операции 
"Апрельский ветер", в которой русские солдаты под русским командованием 
сражались против красноармейцев, " зависит дальнейшая судьба всего дела Власова 
и одновременно решается вопрос, существенно важный для Германии". Когда 
поступили первые донесения об успехе и условными световыми сигналами было 
передано требование перенесения огня еще дальше, Буняченко, бросивший в бой все 
свои резервы и "боровшийся за всякую возможную поддержку", был, по сообщениям 
Швеннингера, "очень напряжен и радостно взволнован"{398}?. 

С первой атаки полкам РОА удалось прорваться сквозь линию советской обороны с 
севера и юга. К 8 часам было взято несколько советских ДОТов и опорных пунктов, 
отвоевано 500 метров земли. В перехваченных радиодонесениях противника 
сообщалось о "смертоносном" воздействии артподготовки и серьезном положении на 
плацдарме{399}. В утреннем донесении командования армии говорилось о том, что 
операция "Апрельский ветер" развивается по плану, но упоминалось также об 
усилении сопротивления противника и массированном огне гранатометов по 
наблюдательным пунктам береговой артиллерии{400}. Чтобы предотвратить фланговый 
артиллерийский огонь с восточного берега Одера, утром началась обещанная 
"поддержка военно-воздушными силами". 26 штурмовиков 4-й авиационной дивизии 
Люфтваффе, а также самолеты ВВС РОА с голубыми андреевскими крестами на крыльях 
попытались расчистить путь русской пехоте и саперам. Это были, по сообщению 
офицера связи армии, "малочисленные формирования"{401}, но они представляли 
собой десятую часть всех воздушных сил, имевшихся в тот день на всем Восточном 
фронте. В дневных донесениях 9-й армии также подчеркивалось, что артиллерия и 
авиаформирования 4-й авиационной дивизии эффективно поддержали наступление 
русской дивизии{402}1. 

Однако после первых успехов оба полка оказались под фланговым огнем противника, 
перед советскими полевыми фортификациями и "мощными проволочными заграждениями",
 о которых их предупреждали немецкие командиры. Вторая атака полка Артемьева не 
удалась. Вероятно, только в этот момент и возникли разногласия между русскими и 
немцами. 

Как уже упоминалось, Буняченко, вначале неохотно согласившийся на эту операцию, 
затем посвятил все силы планированию и подготовке атаки, очевидно, надеясь 
"прорваться". Но когда продвижение русских замедлилось и в конце концов вовсе 
остановилось, "настроение его разом переменилось". С этой минуты у него была 
только одна цель: прекратить операцию и вывести дивизию из боя. Как командир 
Буняченко проявил себя сильной и непокорной личностью. После провала операции 
"Апрельский ветер" он неизменно сопротивлялся всем попыткам немцев 
"использовать целиком оснащенную и укомплектованную дивизию для укрепления 
фронта, трещавшего по всем швам". Действуя силой, умом, а иной раз и хитростью, 
он сумел вывести с фронта свои части и, несмотря на все требования и угрозы 
немцев, повести 20 тысяч солдат в Богемию, на соединение с другими частями РОА. 
Чтобы избежать прямого неподчинения приказу, он пользовался методами, которые 
один немецкий источник определяет как "многообразные, интересные и часто 
типично русские". Например, он предпочитал прибегнуть к нехитрой отговорке, 
нежели признать невыгодную ему правду{403}. Но сам факт того, что он сумел 
добиться своего и прошел с 1-й дивизией РОА несколько сотен километров до Праги,
 поразителен. В сложной обстановке последних недель войны это было настоящим 
достижением. Именно в таких тонах - как о шедевре мастера - пишет о походе 1-й 
дивизии бывший командующий группой армий "Центр" фельдмаршал Шернер, восхваляя 
также патриотизм строптивого русского генерала. 

Но вернемся к операции "Апрельский ветер". Между 8 и 10 часами утра командиры 
полков Артемьев и Александров-Рыбцов поняли, что продолжать атаку бессмысленно. 
После их донесения Буняченко приказал частям вернуться на исходные позиции, 
чтобы избежать уничтожительного флангового огня противника. Это отступление 
кое-где проходило довольно беспорядочно: подполковник Нотц, следивший в 
качестве наблюдателя за русскими штурмовыми группами, обнаружил на месте боя 
большое количество брошенного оружия, пулеметов, огнеметов и автоматов, 
принадлежавших нападавшим{404}. Дивизия получила разрешение вернуться в свой 
старый район расположения, но некоторые части, особенно артиллерия, должны были 
по приказу 9-й армии остаться на позиции перед плацдармом. А именно этого - 
раздробления своей армии - больше всего опасался Буняченко. Он немедленно 
заявил протест, сославшись на то, что в приказе Власова речь шла только об 
одной атаке. Он обратился к начальнику немецкой группы связи, прося содействия 
в отмене немецкого приказа и получении разрешения на безотлагательный поход 
всей дивизии в Богемию{405}. Пока майор Швеннингер связывался с армейским 
командованием, Буняченко самовольно приказал стоявшим на позиции частям, в том