формирование третьего батальона, так как бывший 3-й батальон 714-го полка был 
предоставлен в распоряжение 2-й дивизии РОА в Хейберге. 

О действиях русского полка, принадлежавшего теперь власовской армии, на 
передовой в течение следующих четырех недель имеются разноречивые сведения. 
Согласно русским свидетельствам, полк одним своим присутствием оказывал столь 
сильное воздействие на сосредоточенные против него части Красной армии, что к 
власовцам ежедневно перебегали "десятки, если не сотни красноармейцев" и через 
неделю в плен был взят "почти батальон" советских солдат!{359}. Но эта версия 
бездоказательна, так как за весь март 1945 года во всей группе армий "Висла" 
зарегистрировано всего 410 пленных и 18 перебежчиков{360}. С другой стороны, 
однако, сомнительно и сообщение, будто на совещании у командующего 9-й армией 1 
апреля 1945 года все высказывались о "русском формировании как о самом 
слабом"{361}. В ходе перегруппировок перед началом советского наступления 
группа армий с конца марта 1945 года готовилась к удалению с фронта румынского 
гренадерского полка Ваффен-СС, стоявшего к северу от Шведта, венгерского 
батальона, дислоцированного к северу от Гарца, а также русского пехотного полка,
 с тем чтобы присоединить его к 1-й дивизии РОА{362}. Заместитель начальника 
оперативного отдела генштаба ОКХ подполковник де Мезьер{363} 

2 апреля 1945 года сообщал о настоятельном пожелании начальника генштаба 
генерала Кребса, сторонника власовского движения и бывшего заместителя военного 
атташе в Москве, провести запланированное в русском полку изъятие крайне 
необходимого немцам оружия очень осторожно и "с учетом политических 
соображений". 

3 апреля подполковник фон Гумбольдт получил от оперативного отдела сообщение о 
том, что роспуск русских запланирован "на послезавтра"{364}. Но еще 5 апреля, 
то есть в тот день, на который был назначен роспуск, полк Сахарова был 
единственным (если не считать знаменитую 1-ю дивизию морской пехоты), который 
раздобыл пленных, крайне нужных для получения сведений о начале советского 
наступления{365}. Этот факт ярко свидетельствует о необычайной силе духа 
русских солдат: ведь в то время добыть даже одного "языка" было, как 
свидетельствует участник событий, "чрезвычайно трудно"{366}. К тому же 3-я 
танковая армия теперь не возражала против того, чтобы оставить полку по меньшей 
мере половину его вооружения. После того, как Главное управление СС и старший 
квартирмейстер группы армий согласились возместить вооружение командованию 3-й 
танковой армии, 1604-й пехотный полк был 9 апреля 1945 года выведен с фронта и 
со всем оружием передан дивизии Буняченко{367}. 

Назначенная на 2 марта 1945 года переброска 1-й дивизии РОА в район группы 
армий "Висла" на Восточном фронте протекала не без осложнений. Еще и сегодня в 
рассказах русских свидетелей событий сквозит разочарование "очередным обманом" 
немцев, обещавших формирование по меньшей мере трех дивизий, а теперь бросавших 
первую же боеспособную дивизию "в бессмысленное и бесцельное предприятие"{368}. 
Командир дивизии генерал-майор Буняченко заявил протест, не без оснований 
утверждая, что его дивизией можно распоряжаться лишь с согласия 
главнокомандующего РОА генерала Власова. Судя по воспоминаниям командира 2-го 
полка подполковника В. П. Артемьева, уже в Мюнзингене в дивизии втайне 
принимались свои меры: в частности, был сформирован батальон, вооруженный 
автоматическим оружием и противотанковыми средствами, а на командирском 
совещании обсуждался план вести дивизию на юг, к швейцарской границе, и там 
попытаться вступить в контакт с союзниками. Но в действительности все протекало 
гораздо спокойнее, хотя полковник Герре и говорит о "бурных" сценах с Буняченко 
в дни перед выступлением на фронт{369}. 

Власов, вызванный из Карлсбада и приехавший 5 марта в Мюнзинген, не поддержал 
Буняченко, подтвердив приказ командующего резервной армией. Впрочем, как пишет 
Кромиади, сделал он это против собственной воли, потому что не хотел доводить 
дело до открытого разрыва и потому что видел, что у немцев "в полном смысле 
этого слова земля горела под ногами"{370}. По-видимому (так, во всяком случае, 
полагает Герре), Власов возлагал "надежды на то, что дивизия успешно справится 
со своей задачей", и рассчитывал, что готовность к формальному сотрудничеству 
даст ему возможность ускорить формирование Вооруженных сил РОА. 

Приказ о переводе 1-й дивизии на фронт отдал Гиммлер, в тот момент командующий 
резервной армией, и отдал не потому, что, как с обидой утверждают русские, 
хотел использовать дивизию в качестве "пушечного мяса" ради немецких целей, а 
из-за чрезвычайно тяжелого положения, предварительно проконсультировавшись с 
начальником штабов формирования и намереваясь поставить дивизии на поле боя 
ограниченную задачу, при выполнении которой она могла бы проявить свои истинные 
"достоинства". В этой связи в весьма двусмысленном положении оказался начальник 
штабов формирования полковник Герре, которого русские по праву считали своим 
другом. Не исключено, конечно, что именно он невольно дал повод к применению 
1-й дивизии РОА на фронте. Однако не кто иной как Герре 21 февраля 1945 года 
настоятельно отговаривал командование группы армий "Висла" от преждевременного 
применения дивизии, подчеркивая при этом прежде всего политические последствия 
такого решения{371}. Перевод дивизии в тыл группы армий он считал 
целесообразным лишь после окончания формирования, не раньше 15 марта. Но его 
рекомендации проигнорировали и перевод назначили на первые дни марта, после