повод к нежелательным размышлениям поэтому следовало избегать и самого этого 
намека{755}. Напрасно сегодняшний читатель будет искать в Советской Военной 
Энциклопедии имя Власова. Сообщение в "Правде" от 1 августа 1946 года было 
задумано как последнее и окончательное слово в этом деле. Однако вскоре 
выяснилось, что с исторической правдой невозможно расправиться одним лишь 
методом умолчания. Идеи власовского движения продолжали жить и распространяться 
- и не в последнюю очередь в рядах Красной армии. 

Генерал-майор П. Г. Григоренко рассуждает в своих воспоминаниях{756} о том, как 
тяжело было многим понять, что знаменитый генерал Власов, "не какой-то выскочка 
- кадровый офицер, коммунист, чисто русский человек, выходец из трудовой 
крестьянской семьи" с помощью немцев создал Русскую освободительную армию. 
Григоренко задается вопросом: "Почему?!... Не вязалась эта фигура у меня с 
образом изменника родины. Провокация, говорил я себе". 

Позже Григоренко узнал, что генерал-майор Трухин, его учитель по тактике высших 
соединений, единственный, кроме Иссерсона, талантливый преподаватель Академии 
Генштаба, стал начальником штаба РОА, а его заместителем (на самом деле - 
начальником оперативного отдела) был назначен полковник Нерянин, офицер чисто 
пролетарского происхождения, товарищ Григоренко по учебе в Академии, которого 
начальник Генштаба Красной армии маршал Советского Союза Шапошников однажды 
назвал "одним из самых наших блестящих армейских офицеров". Григоренко пишет: 

И вот этот человек, которого я брал себе за образец, оказался тоже во 
власовском движении. Я так знал этого человека, что никто не мог бы убедить 
меня, что он пошел на этот шаг из нечестных мотивов. Он, может, и ошибается, 
думал я, но у него не может не быть убеждения - честного и, с его точки зрения, 
благородного. Но что же это за убеждение? В общем, Нерянин меня заставил думать.
 Когда верхушку РОА казнили, мысли мои стали еще тревожнее. Если они изменники, 
то почему их судили закрытым судом?.. Здесь что-то не так, говорило мое 
сознание. 

Но ответа на этот вопрос ему и его товарищам пришлось ждать долго. 

До середины 50-х годов о власовском движении лишь мимоходом упоминалось в 
литературе о партизанах. Затем заговор молчания был нарушен. 17 сентября 1955 
года Президиум Верховного Совета объявил амнистию для всех советских граждан, 
которые в период 1941-45 гг. были взяты в плен или добровольно пошли на службу 
в немецкие вооруженные силы{757}. В связи с этим советский пропагандистский 
аппарат развернул широкую кампанию среди бывших советских граждан, живущих за 
границей^, используя для этого отдельных возвращенцев. Тут уже нельзя было не 
считаться с информацией о власовской армии, которой обладали эмигранты. Важную 
роль в кампании играл созданный в Восточном Берлине "Комитет за возвращение на 
родину", впоследствии - "Советский комитет по культурным связям с 
соотечественниками за рубежом", во главе которого стоял бывший военнопленный 
генерал-майор Н. Ф. Михайлов ч (впрочем, по мнению эмиграции, истинным 
руководителем Комитета был КГБ). В публикациях Комитета для заграницы "За 
возвращение на Родину", позже - "Голос Родины", и в радиопередачах 
затрагивались темы, все еще недоступные "внутреннему" читателю и слушателю, и 
признавалось - хотя и в полемической форме - "существование враждебной нашей 
стране военной организации по типу бесславной РОА или национальных батальонов"*.
 

Но и в самом Советском Союзе слухи о Власове и власовцах получили такое 
распространение, что власти, опасаясь нежелательных последствий, были вынуждены 
отказаться от политики умолчания. Поводом послужил рассказ Сергея Воронина "В 
родных местах", напечатанный в 1959 году в ленинградском журнале "Нева"!{758}. 
Содержание рассказа таково: в родной деревне встречаются два бывших фронтовика. 
Один из них, прежде чем перейти к партизанам, некоторое время отслужил в РОА, 
вернее - в Восточных войсках под немецким командованием. Герой рассказа знает о 
прошлом бывшего друга, осуждает его, но заявить о нем властям не хочет - друга 
и без того мучают угрызения совести. Вывод - "великодушный советский народ" 
простил этих людей, подверг их лишь моральному осуждению - вызвал буквально 
бурю возмущения. Специальное заседание партийной организации Ленинградского 
отделения Союза писателей приняло резолюцию, в которой назвало рассказ 
"вредным", а в редакции "Невы" было устроено расследование. Возражения вызывала 
"неприкрытая попытка Воронина протащить ложный принцип христианской любви к 
ближнему... попытка раздуть сентименты вокруг власовца.. пролить слезу над 
несчастной долей власовцев"*. Все это, разумеется, было вопиющим нарушением 
писательского долга, и писателям следовало четко растолковать, как обходиться с 
"власовщиной". 

Чтобы довести до сведения писателей указания партии, была, как всегда, 
использована "Литературная газета". Главный редактор этого центрального органа 
Сергей Смирнов изложил партийную программу в статье "Именем солдат" (27 октября 
1959 г.){759}. Его определение вполне соответствовало общепринятому клише: 
"власовцы" - это солдаты так называемой Русской освободительной армии (РОА), 
банд изменников Родины под командованием генерала-предателя Власова, подонки, 
без чести и совести"*. И вдруг невольно вырвавшееся признание: Смирнов пишет, 
что в подавляющем большинстве "власовцы" были непримиримыми врагами "нашего