нацизма с русским национализмом. Национализм, как известно, — это национальные 
чувства плюс патриотизм. В 1937 году вдруг обнаружилось, что Система начала 
прорастать Русью. Уничтожался чертополох Ягод-Иегуд. Система выплывала на 
русские просторы. Система всегда против нации, однако 22 июня 1941 года 
интересы социалистической Системы и интересы русской нации оказались, что 
называется, в одной корзинке: под напором германского нацизма вместе с 
соцСистемой должна была исчез
    
нуть и русская нация как таковая. После первого месяца войны это поняли все, 
хотя в тот момент между соцСистемой и русским национализмом был, что называется,
 некий люфт. В считанные дни первого периода войны этот люфт был почти 
ликвидирован. Вместо «товарищи», вместо «коммунисты и комсомольцы» Сталин 
сказал по-русски — «братья и сестры». Вместо Маркса и Энгельса на знаменах 
появились Дмитрий Донской и Александр Невский. Не было ни одной дивизии имени 
Маркса или Энгельса, но появились дивизии, награжденные орденами Александра 
Невского, Михаила Кутузова... В 1941 году уже в июле все знали: фашисты целят в 
большевиков-интернационалистов, а попадут в русских националистов. В 1985 году 
люди оказались слепы, они думали, что Запад целит в КПСС, в Советы, и он именно 
в них попадет, но Запад, как ив 1941 году, целил в КПСС, а попал в Россию, 
целил, как в 1941 году, в Советы, а попал в русские деревни и города. Началось 
уничтожение русских.
   Через месяц после начала войны русский национализм стал главенствующей силой 
на всех фронтах и в тылу. Поселился он и в высоких кабинетах. Сын Сталина, Яков,
 в 1941 году попал в плен к немцам. Его там много допрашивали, беседовали с ним.
 Вот какое резюме сделали немцы из этих допросов и бесед с Яковом Сталиным:
«Сталин, по мнению Якова Джугашвили, сына Сталина, боится русского 
национального движения. Создание оппозиционного Сталину национального русского 
правительства могло бы подготовить путь к скорой победе» (Германии над СССР. — 
В.Ф.). Этот вывод был «переслан в ставку фюрера» (Штрик-Штрикфельдт В. «Против 
Сталина и Гитлера»). А когда национализм становится главенствующей силой в 
стране, то такие понятия, как «разгром», «оккупация», «окружение», «плен», 
«отсутствие винтовок», «нехватка боеприпасов», «утрата террито-

рий» — все это теряет смысл катастрофы и поражения, приобретает второстепенное 
и побочное значение. Война начинает вестись совершенно по другим правилам и 
законам. К уму нации прибавляется еще и инстинкт нации, носителем какового 
является простой народ. Совершенно на бытовом уровне народ начинает 
воспринимать все эти: «плен», «утрата территории», «оккупация», — а на бытовом 
уровне, как известно, государственных и национальных катастроф не бывает. 
Систему можно разобрать до винтика и отправить в металлолом, нацию до винтика 
разобрать нельзя, она жива, пока жив хоть один русский. Система всегда 
находится в своем, более или менее доброжелательном окружении, нация почти 
всегда — во враждебном. Это ее естественная среда обитания, потому она не 
признает смертельными условия «окружения» и «оккупации». Есть только борьба, 
когда вокруг враг. Форму борьбы диктует расстояние — насколько близко враг.
    На таком национальном фоне продуктивно ли попытаться рассмотреть судьбу 
того же, к примеру, генерала Власова? Начать, пожалуй, надо с 30 июля 1946 года,
 когда состоялось закрытое судебное заседание военной коллегии Верховного суда 
СССР. Председательствовали на нем — генерал-полковник юстиции Ульрих, Ф. 
Кара-вайков и полковник юстиции Г. Данилов; секретари: подполковник юстиции М. 
Почиталин и майор юстиции А. Мазур.
   В 12 часов 05 минут председательствующий открыл судебное заседание и объявил,
 что подлежит рассмотрению в закрытом судебном заседании, без участия обвинения 
и защиты и без вызова свидетелей, дело по обвинению:
Власова А.А., Малышкина В.Ф., Жиленкова Г.Н., Трухи-на Ф.И., Благовещенского И.
А., ЗакутногоД.Е., Мальцева В.И., Буняченко С.К., Зверева Г.А., Меандрова М.А.,
16

Корбукова В.Д. и Шатова Н.С., «преданных суду военной коллегии Верховного суда 
СССР за совершение преступлений, предусмотренных статьей 1-й Указа Президиума 
Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года и статьями 58 -16, 58-8, 58-9, 
58-10 ч. II и 58-11 УК РСФСР». Одним словом, разговор Ульриха и Власова идет, 
можно сказать, с глазу на глаз. Секретарь, как и положено ему, докладывает о 
том, что все подсудимые, указанные в обвинительном заключении, доставлены в суд 
под конвоем и находятся в зале судебного заседания. Пунктуально соблюдая 
порядок, председательствующий удостоверяется в самоличности подсудимых. Ульрих 
каждому из них задает вопросы, касающиеся биографии подсудимых. В данном случае 
нас интересует подсудимый Благовещенский. На вопрос Ульриха он отвечает: 
«Благовещенский Иван Алексеевич, 1893 г.р., уроженец г. Юрьевец Ивановской 
области, русский, бывший член ВКП(б) с 1921 года, имею образование общее — 
низшее, военное — высшее, в 1931 году закончил Академию имени Фрунзе и в 1937 
году Академию Генерального штаба, в Красной Армии с 1918 года, последняя 
занимаемая мною должность в Красной Армии — начальник Военно-Морского училища 
ПВО в г. Либава и имел звание генерал-майор береговой службы».
   Удостоверившись в «самоличности» всех подсудимых, Ульрих разъяснил 
подсудимым их права во время судебного следствия и спросил, имеют ли они 
какие-либо ходатайства и заявления до начала судебного следствия? И тут вдруг 
поднялся Благовещенский и сказал:
   — Я прошу предоставить мне возможность написать письменное объяснение по 
делу, а в соответствии с этим возникает и вопрос о вызове в суд по моему делу