воздушные армии совершила около 7500 боевых вылетов. Авиация противника была 
прямо-таки парализована, в воздух поднимались лишь отдельные группы 
стервятников, да и те больше поглядывали на запад, чем на восток. 

В первый же день наши войска овладели Яссами, через три дня - Бендерами, 
освободили столицу Молдавии, юго-западнее Кишинева была окружена крупная 
группировка врага. Вскоре закончился разгром окруженных войск на восточном 
берегу реки Прут и попутно ликвидированы части противника, укрывшиеся в лесах 
юго-западнее города Хуши. 23 августа фашистский режим Антонеску в Румынии был 
ликвидирован. А 31 августа советские войска вступили в Бухарест. 

На следующий же день состоялся мой тренировочный полет над аэродромом на 
самолете с надписью на борту: "От колхозника Конева Василия Викторовича". 
Пилотировать не разучился. Машина послушна моей воле, пилотажные фигуры 
безукоризненны. И я включился в боевую работу полка. 

Чтобы не отставать от наступающих войск, мы едва успевали перебазироваться с 
одной точки на другую. В течение месяца сменили пять аэродромов. Каждый из них 
мне приходилось обследовать первым - для определения годности. 

Обычно я летал один на боевом самолете. Но на аэродромы Сибиу, Медиаш и 
площадки около населенных пунктов Селуш, Сфынта-Анна полет выполнялся на По-2. 

Механик "кукурузника" приболел. Петр Козлов знал этот самолет и даже когда-то 
обслуживал. Его-то и определили со мной во вторую кабину. Но опыт опытом, а 
следуй закону авиации: доверяя - проверяй. Поэтому я спросил: 

- Козлов, ты действительно разбираешься в этой этажерке? 

- Чего в ней разбираться, - с некоторой долей обиды проговорил механик: мол, 
знает же человек, а вот спрашивает. И тут же бойко отрапортовал: Повернул винт. 
Поставил его на компрессию, крутанул, гаркнул: "Контакт!" - и он закрутился. А 
там уже дело ваше. 

Получив от механика такой ответ, я проверил - помнит ли он тактико-технические 
данные машины, заправку ее горюче-смазочными материалами, отметив соответствие 
бахвальства твердым знаниям матчасти. И вот мотор запущен, и мы поднимаемся в 
небо. 

Полет проходил в горном районе, и часть маршрута пролегла вдоль ущелья. Погода 
над точкой вылета прекрасная, а какая в горах - неизвестно. Но угрожающих 
атмосферных явлений вблизи ущелья не наблюдалось, и самолет спокойно вошел в 
него. Потоки воздуха слегка потряхивали легкую машину. Сомнений в благополучном 
исходе полета у меня не возникало. А ущелье между тем постепенно сужалось. Над 
нами начинала натекать серая облачность, вначале разорванная и незначительная, 
а потом, когда уже невозможно было развернуться на 180 градусов и прекратить 
испытывать судьбу, нависла тяжелая туча, превратившая ясный день в сумерки. 

Мы оказались в каменном мешке: он был открыт сверху, но, чтобы выбраться из 
него, надо пробить облака. "Кукурузник", скромный труженик войны, для этой цели 
не годился - высотность не та. А облака все снижались и снижались, прижимая 
машину ко дну ущелья. Потоки воздуха бросали ее как щепку, отвесные скалы 
угрожающе подступали то справа, то слева. Иной раз казалось: все, удар неминуем,
 самолет несет на скалу, одна-две роковые секунды - и от весельчака Пети 
Козлова и его командира останутся одни воспоминания... 

Решение на этот полет принимал я. От одного меня зависело, идти в ущелье, 
подвергая экипаж смертельной опасности, или искать другой маршрут, более 
безопасный, хотя и менее экономичный. Одному мне предстояло сейчас найти выход 
из создавшегося положения. 

А По-2 снова приближается к скале. Рули управления даны в обратную сторону, на 
отворот, но машину будто магнитом притягивает к обрыву. В какой-то момент 
потоком воздуха ее вновь отбрасывает в центр или на другую сторону ущелья. 
Расчалки между крыльями звенят от напряжения, плоскости скрипят, как крылья 
ветряной мельницы в сильную бурю. А мы с величайшим трудом продвигаемся вперед 
до очередного поворота. Вот уже полчаса нас швыряет... 

Козлов как будто спокоен. Руки его лежат на переднем борту кабины, но я вижу, 
что они чуть побелели - это от волнения он так крепко вцепился. Чувствуется, 
что на душе у него ох как тревожно. Русская душа!.. И подурить горазд, и 
почудить мастер, а в труднейшие минуты жизни держится молодцом. 

Наконец-таки скалы расступаются, становятся ниже, облака поднимаются вверх, 
расползаются в стороны. Болтанка прекратилась, словно дурной сон, и перед нами 
долина - яркая, ослепительно-прекрасная... Кажется, будто мы вылетели не из 
ущелья, а из темного погреба, где оказались неведомо как. И только отдельные 
тучки, кудреватые и рыхлые, напоминают об опасных минутах, только что пережитых.
..