освободительной миссией: избавить народ Румынии от фашизма, дать ему 
возможность плодотворно трудиться на своей земле. 

Земля как земля. -Хаты, сады - много садов... И вода в реке такая же, как на 
Западной Украине и в Молдавии. Только люди - с непонятной нам речью, 
беспросветной бедностью, затравленные страхом, - вызывали чувство сострадания, 
пронзительной душевной жалости. Целый народ в такой нищете! 

Население городка - женщины, детвора и древние старики. Мужчин молодого и 
среднего возраста почти нет. В первые дни нашего пребывания в Табэре жители на 
улице не показывались. Они сидели в своих жалких лачугах и ожидали чего-то 
страшного. Люди были настолько забиты и запуганы, что никому из них, видимо, и 
в голову не приходила мысль: что может быть хуже, отвратительнее их старой 
жизни, поруганной и обездоленной? 

Бывало, идем по улице, а из-за плетня садика смотрят на нас настороженные 
пугливые глаза. Как только поравняемся с двором, лица исчезают, слышим хлопанье 
дверей - румыны, как суслики в норы, скрываются в хатах. 

- Подумать только, - качал головой Мудрецов,, - как запугали народ. 

Тернюк продолжает мысль товарища: 

- Да, Валентин. Правители-бояре сначала запугали народ, а потом принялись вить 
из него веревки. 

- Что ни говори, а внушение - великая сила... - как бы размышляет вслух Карпов. 


Летчикам полка пришлось расквартироваться у местных жителей, так же, как и у 
себя дома, на Родине: поплотнее да покучнее - для удобства боевой жизни. Наша 
эскадрилья поселилась в домике рядом с летным полем. Хозяева - женщина с двумя 
девочками школьного возраста. В семье безысходная бедность, питалась она в 
основном блюдами из кукурузы и картофеля. Вместо хлеба - мамалыга. Хозяйка 
относилась к нам с искренней симпатией, трогательной простотой. Да и ее соседи 
уважительно раскланивались, едва завидев кого-либо из наших пилотов. Как 
аукнется, так и откликнется, говорят в народе... 

Однажды мне случилось вернуться в хату в неурочное время, и я застал хозяйку на 
чердачной лестнице. Она торопливо закрывала дверцу лаза на чердак, а в руке 
держала кувшин. Стало ясно: кого-то тайно кормила и поила там. 

Увидев меня, она совсем растерялась и, спустившись вниз, пыталась убрать 
лестницу. Я мягко, но решительно отстранил ее. Показав на дверцу лаза, спросил: 


- Кто там прячется? 

Прижав от страха руки к груди, хозяйка испуганно что-то говорила на своем языке.
 Я уловил смысл одного только слова - бах, бах... 

Забираюсь по той же лестнице на чердак, и вот в сумеречном свете помещения вижу 
в углу сжавшееся в комок какое-то существо, кажется, женского пола, оно 
испуганно смотрит на меня. Жестом руки я позвал женщину и, пока она, согнувшись 
в три погибели, пробиралась к лазу, снял с петель замок и швырнул его далеко в 
сад. 

Когда мы оказались на земле, передо мной предстала сказочной красоты девушка: 
стройная, русоволосая, с двумя огромными и тугими, как швартовная веревка, 
косами. Лицо смуглое, цыганское, а на нем - удивительно светло-синие, с 
зеленоватым блеском, глаза. Она не столько испугана, сколь смущена. Только 
изредка из-под бархатных, будто наклеенных дамским парикмахером, ресниц таких 
длиннющих! - мягко "стреляют" эти прелестные сапфиры-глаза то в мою сторону, то 
в сторону хозяйки, как бы спрашивая недоуменно: от кого и зачем меня прятали? 
На вид ей лет 17-18. 

От моей злости и обиды за недоверие к русским солдатам не осталось и следа. 
Откуда эти женщины могли знать, кто мы такие и вообще что за люди эти 
безбожники - красные? Ведь им так долго внушали, что мы, советские, - изверги, 
ироды, не имеющие за душой ничего святого, и пришли в Румынию с единственной 
целью: губить, разрушать, уничтожать... 

Зову женщин - как потом я узнал, мать и дочь - в комнату и. как могу, объясняю, 
что прятаться от нас, россиян, не надо, никто им не причинит обид или унижений. 


Комната, в которой мы жили, содержалась в чистоте и опрятности. Постели 
аккуратно перезаправлялись женскими руками после нашего ухода на аэродром. Дети 
встречали нас радостно, доверчиво. И преувеличения здесь нет. Война - это не 
просто такое состояние психики, когда люди только тем и занимаются, что