- Схожу к линии фронта, вернусь, и тогда посмотрим, что делать, - отвечаю я 
Ольховскому. 

В районе расположения КП переднего края высота нижней кромки облаков метров 300,
 снегопад, видимость плохая. 

Надо скорее возвращаться. С командного пункта запрашивают: 

- "Маленький", почему один болтаешься? 

- Пришел посмотреть, что тут делается, - отвечаю,- а то наши ребята засиделись 
без дела! Передний край дружески информирует: 

- У нас тут тишь да гладь. Иди домой. Здесь уже все разделано под орех. 

И вот я над своей точкой. Передаю командиру: 

- Что я буду делать в Кировограде - сидеть, как неприкаянный? Не перевернулся 
на взлете, авось на посадке не скапотирую. Рискнем! Доведем пробу до конца. 

- Давай. Пробуй... - раздается в наушниках голос.- Только повнимательней! 

И я иду на посадку. Недалеко от посадочных знаков замечаю трактор, крытую 
машину, нашу "санитарку". В момент касания земли тремя точками "лавочкина" 
потянуло на нос. Удерживаю самолет от капота ручкой - полностью выбираю ее на 
себя, как говорят в авиации, "до пупка". При попадании на более твердый грунт 
машина поднимает нос, а как только колеса начнут зарываться в грязь, он 
опускается. Так, кланяясь, покачиваясь, приближаемся к концу пробега. Гаснет 
скорость, вместе с ней и эффективность рулей - сразу же увеличивается 
вероятность капотирования. В конце полосы грунт совсем мягкий, и Ла-5 все же 
ткнулся носом в землю. Перевернуться на спину сил уже не хватило. 

Быстро отстегнув привязные ремни, я выскакиваю из кабины и гляжу на задранный в 
зенит хвост "лавочкина". Санитарная машина уже затормозила рядом, в ней - целая 
аварийная команда. Мигом перебрасываем фал через хвост и, поддерживая фюзеляж, 
ставим самолет в нормальное положение. Три лопасти винта загнулись в бараний 
рог... 

О результатах нашей "пробы" пришлось сообщить в штаб дивизии. 

2-й Украинский фронт двинулся в направлении Первомайск, Кишинев и погнал 
фашистов такими темпами, что истребительная авиация едва успевала перелетать с 
одного аэродрома на другой, чтобы быть поближе к передовой. 

Командование полка принимает решение использовать для взлета проселочную дорогу.
 Батальон аэродромного обслуживания укатывает грунт по обочинам, расширяя ее до 
минимально необходимых размеров, чтобы только боевые машины смогли подняться. 
День и ночь трактор лязгает гусеницами, таская за собой самодельную волокушу из 
скрепленных, как плот, половинок телеграфных столбов с грузом. Наконец 
плотность новой полосы признается пригодной для взлета, и утром полк уходит на 
полевой аэродром Станиславчик (Ротмистровку). 

Запомнился такой забавный эпизод, связанный с этим перебазированием. После 
взлета первой машины из кустов, что росли у начала полосы, раздались звуки 
марша. Это музыканты из духового оркестра батальона - несколько труб и барабан 
- решили таким образом проводить нас на новую точку. 

Удивление командира полка Ольховского вмиг перешло в ярость: 

- Вы что, заживо нас хороните? 

Увидев быстро шагающего к ним богатыря с поднятыми вверх кулаками, 
"провожающие" тотчас прервали грустную мелодию и поспешно ретировались. 

Вырвавшись из плена весенней распутицы, наш полк сразу же приступил к боевой 
работе. Мы ходили группами по четыре - шесть самолетов, на расстояния до 150 
километров. Наша эскадрилья дважды сопровождала "илы" к Первомайску и столько 
же на разведку отступающих войск противника, переправ и оборонительных рубежей 
противника на западном берегу реки Западный Бут. Два других подразделения 
испытывали нагрузку не меньшую, чем мы. 

В первом вылете наша шестерка завязала бой с "мессершмиттами". В один из 
моментов схватки молодой летчик Алексей Амуров пошел на вертикаль за "сто 
девятым", но запас скорости у него был мал. Вижу, дело грозит бедой. 

- Кончай погоню! Сваливай машину на крыло и уходи под свои самолеты! 
предостерегаю пилота. 

Но где там! "Вцепился" парень в фашиста, как черт в сухую грушу: отстает от