Пара "шмиттов", идущая слева от бомбардировщиков, - не помеха, через нее можно 
проскочить. Атаку пары "сто девятых", что правее "лапотников", надо опередить. 
С четверкой "шмиттов", идущих позади второй девятки бомберов, встреча после 
атаки. Главное сейчас - стремительность, точность. Командую своему напарнику 
Мудрецову: 

- Бей левофлангового, замыкающего! Я - ведущего! Выход - над группой, вправо. 

Сближаемся с "юнкерсами". Стрелки открыли плотный огонь из бортового оружия. 
Жарковато... Мысленно успокаиваю себя: все внимание - на цель... Стрелки 
промахнутся, не попадут... 

Пара вражеских истребителей, через которую мы с Валентином только что 
прорвались, осталась далеко позади. Та, что правее, - не в счет; она 
разворачивается для атаки, но уже поздно. Дистанция до противника настолько 
мала, что силуэт "лапотника" выходит за пределы отражателя прицела. Длинная 
очередь - и "юнкере", охваченный пламенем, падает одновременно с самолетом, 
сбитым моим ведомым. 

Да, не часто случалось в эскадрилье, чтобы в одновременной атаке парой 
истребителей были уничтожены сразу два вражеских бомбардировщика! Довольно 
синхронно сработано. 

Из атаки мы выходим вверх над "юнкерсами" - мимо пары "мессеров", что 
сопровождает вторую девятку бомберов. 

Тернюк с Карповым бросаются к нам на помощь. Сейчас во что бы то ни стало надо 
прорываться к "лапотникам": они вот-вот начнут бомбить наземные войска. 
Истребители противника, понимая это, лихо атакуют, сковывая нашу группу боем. 
Это-то -не страшно! Мы боимся другого - "юнкерсы" уйдут... 

Спина у меня взмокла, по лицу - пот в три ручья. И не столько от напряжения в 
бою - к этому я давно привык, - беспрерывно гложет мысль: задержать, не 
пропустить, успеть нарушить строй гитлеровских бомбардировщиков: 

- Евстигнеев! "Яки" подходят. Они займутся "юнкерсами", а ты свяжи боем 
истребителей, - раздается голос с командного пункта. Я узнаю его: это командир 
корпуса Подгорный. Подмога очень вовремя. От радости кричу в эфир: 

- Ура "якам"! 

Да, пришли они, наши друзья, наши собратья. Не будь "Яковлевых", трудно сказать,
 чем бы все. кончилось. Передаю по радио своим ребятам: 

- Орлы, слышали?! Бьем "худых"! 

Силы словно удесятерились. А "шмиттам" было не до "Яковлевых": десятка 
красноносых Ла-5 наседала на них. На высоте от полутора до двух с половиной 
тысяч метров кружилось более двух десятков истребителей. Амелин с Жигуленковым 
и братьями Колосниковыми держатся с превышением, они не дают "мессам" подняться 
вверх. И противник уходит к нашей шестерке, в эту свалку, где даже очередь 
выпустить мудрено - прошьешь не только чужого, но и своего. Не стреляют и 
фашисты - по этой же самой причине. Самолеты в воздухе напоминали быстро 
изменяющуюся гигантскую спираль - все так стремительно и нестойко в этой 
необычной круговерти... 

В поле моего зрения иногда попадают шлейфы дыма горящих бомбардировщиков врага, 
белые купола парашютов - это работают "яковлевцы". Вновь с командного пункта 
тот же голос: 

- "Яки", набирайте высоту! Следуйте к "лавочкиным". Они ведут бой с 
истребителями! 

Но помощь нам уже не требуется: "сто девятые" быстро уходят на запад, и я 
коротко передаю на командный пункт: 

- Бой закончен! 

Снова оттуда лаконичная команда: 

- "Лавочкины" - три, "Яковлевы" - две тысячи метров. Находиться надо мной. 
Пусть пехота посмотрит на вас... 

Да, для наших воинов присутствие советской авиации в небе всегда и моральная 
поддержка: есть защита сверху, значит, гони фашистов дальше без боязни, что на 
голову посыплются бомбы. 

Боевой порядок восстановлен. Я бесконечно рад - все мои товарищи на месте. 
Теперь можно осмотреться, перевести дух, ожидая смену. А на смену нам пришла 
шестерка Ла-5, ведомая Кожедубом. Слышу его спокойный будничный голос: