Чувствую, как тело расслабляется, от однообразного, убаюкивающего гула мотора 
начинает клонить в сон. Решительно тряхнув головой, оглядываюсь на Мудрецова, 
будто он мог увидеть меня за таким недостойным для воздушного бойца занятием, 
как поклевывание носом в приборную доску. 

После очередного разворота привычно бросаю взгляд на самолеты своей группы: 
метрах в пятистах над нами идет четверка "Яковлевых". И вдруг неожиданный треск 
по левому борту "ястребка" - я ощущаю сильный удар по ногам, перед глазами 
разрушающийся борт машины, а из-под приборной доски языки пламени!.. 

Самолет, перевернувшись через крыло, устремляется к земле. Пытаюсь вывести его 
из пикирования: беру ручку на себя - никакого эффекта, работаю педалями 
бесполезно. А в кабине уже полно дыма, и я начинаю задыхаться. Запахло паленым: 
пламя нестерпимо жжет лицо, открытую часть рук между перчатками и рукавами 
комбинезона. Я уже не могу определить, в каком положении самолет падает к земле 
и сколько до нее осталось - тысяча, триста метров?.. 

Попытка покинуть машину не удалась - чудовищной силой прижало к сиденью. Но я 
все-таки пытаюсь отделиться от враждебного мне теперь ястребка: поджимаю ноги к 
сиденью, руками упираюсь в борта кабины и, собрав все силы, что были и что 
пришли ко мне в эти роковые секунды, резко выпрямляюсь - набегающий поток 
воздуха мгновенно вырывает меня из кабины, которая уже целиком объята пламенем..
. 

Проходят мгновения, и я чувствую, что нахожусь в свободном, стремительном 
падении. Надо открывать парашют, но какая высота?.. 

Не имею понятия. И тогда хватаюсь за вытяжное кольцо, дергаю его и жду... со 
страхом жду, что мгновением раньше, чем раскроется парашют, ударюсь о землю... 
Но вот за спиной явственно слышу шуршание вытягиваемых из ранца строп, затем - 
хлопок, меня тряхнуло, и я повисаю на раскрывшемся парашюте. Разодрав веки 
пальцами, скрюченными в сгоревшей коже перчаток, вижу, что высота еще 
порядочная. Левая сторона комбинезона горит, с земли тянутся цветные нити 
трассирующих пуль. Этого еще не хватало! В самолете не сгорел, так сейчас 
добьют. Захватив несколько строп, скольжением увеличиваю скорость снижения. 
Машины товарищей по нисходящей спирали кружат надо мной, словно ласточки после 
дождя. А я не могу помахать им рукой - мол, жив, не волнуйтесь. 

Земля стремительно приближается. Отпустив стропы, приземляюсь на ноги, но они, 
как ватные, подгибаются, и я падаю. Резкая боль пронзает от ног до головы! 

Освободившись от парашюта, вгорячах я вскакиваю, чтобы показать снизившейся 
паре "лавочкиных" из моей эскадрильи: мол, идите на восток, домой, но снова 
падаю от нестерпимой боли. 

С пистолетом в руке ползу к обгоревшим кустам, за которыми глубокий овраг. Вижу,
 как оттуда, пригнувшись, бегут ко мне человек пять или шесть в маскхалатах. 
Кто они, эти люди, - свои, чужие?.. Магазины автоматов у бегущих - рожковые. 
Подпускаю метров на пятнадцать и кричу, вернее, пытаюсь кричать в горле 
пересохло, губы вспухли: 

- Стой! Стрелять буду! 

Люди останавливаются, удивленно глядя на меня. Детина огромного роста, сказав 
"мы русские", валкой походкой продолжает приближаться ко мне. 

- Не подходи, - угрожающе поднимаю я пистолет.- Почему автоматы немецкие? 

- Трофейные, - спокойно отвечает он. 

У одного замечаю автомат с круглым диском и тогда устало опускаю руку: 

- Помогите. Я ранен... 

- Это другой разговор, - раздраженно заключает все тот же детина. - А ты кто, 
немец? Если сбрешешь, вмиг продырявлю, - и направляет на меня ствол своего 
автомата. - Мы видели твой самолет - он упал рядом. Почему на его хвосте 
кресты? 

Недоуменно посмотрев в его сторону, говорю уже миролюбиво: 

- Ноги у меня побиты. Помогите добраться до вашего командира или туда, где есть 
связь, там разберутся, кто я такой. 

Зашуршали кусты, маскхалаты обступили меня. Детина, наклонившись ко мне, 
посмотрел на мои сапоги: 

- Э-э, браток, да ты уже продырявлен. В это время подошла девушка с двумя 
пожилыми бойцами, и он обратился к ней: