Высота метров тридцать - сорок, огонь наших пушек поливает колонны врага. При 
выходе из атаки я хорошо вижу дорогу: там все смешалось - люди бегут в разные 
стороны от дороги, горят автомашины, но танки врага как ни в чем не бывало 
продолжают движение. Им, видимо, наши снаряды - что слону дробина. Однако 
эффект неожиданности сделал свое дело - под гусеницами оказались некоторые 
загоревшиеся машины. 

Второй заход оказался менее удачным: живая сила врага рассредоточилась, а танки 
сползли на обочины дороги и пошли дальше. Израсходовав боекомплект, мы 
возвращаемся на свою точку. 

- Что скажешь о наших атаках?- спрашиваю я ведомого. 

- По живой силе, автомашинам мы ударили здорово, а танки так и остались 
невредимыми... 

- И ни один не загорелся? - пытаюсь выяснить я. Виктор бросил в мою сторону 
удивленный взгляд: 

- Мне кажется, один вспыхнул... 

- А если "кажется", значит, надо забыть об этом - неуточненный факт. 

Таков неписаный закон войны: если ты не уверен, что противник уничтожен, не 
преувеличивай его потери в своих докладах. Домыслы могут послужить срыву 
операции, ненужной гибели сотен и тысяч людей. А это самое главное на войне, 
так, во всяком случае, полагал я. 

...Последний день июня. По тревоге мы с ведомым вылетаем па разведку вражеских 
войск севернее Харькова. Выполнив задание, подходим к линии фронта, где нас 
перехватывает четверка "мессершмиттов", которая надеется разделаться с нами 
довольно легко. 

В первом же энергичном развороте чувствую, что с машиной творится что-то 
неладное: в хвостовой части грохот, словно по ней дали хорошую очередь. 
Истребитель в управлении послушен, но бой я веду осторожно, так как грохотание 
в фюзеляже во время резких движений рулями не прекращается. Мне удается 
использовать развивающуюся кучевую облачность - ныряем туда, и "шмитты" теряют 
нас из виду. За время схватки мы значительно уклонились в сторону Купянска. 
Горючее на исходе, поэтому садимся на аэродроме базирования "Яковлевых". 

Когда на стоянке открыли лючок на фюзеляже, удивлению всех не было границ: ведь 
я летал и вел бой с винтовками наших четырех механиков! Показываю Пронину 
трофеи, и наконец до меня доходит все, что происходит с машиной в воздухе: 

- Ну дела! Нашли, где прятать оружие!.. Виктор остается у наших "лавочкиных", а 
я направляюсь на КП, где докладываю, кто мы, откуда и как оказались здесь, а 
также прошу срочно передать в наш полк разведданные и заправить машины горючим. 


Благополучно возвращаемся на свою точку - радость механиков безгранична! 
Оказалось, они, не зная о вылете, положили винтовки в фюзеляж моего, самолета. 
Когда послышался шум работающих моторов, механики бросились вдогонку, но было 
поздно - мы взлетели. Назем-вой радиостанции площадка не имела, и предупредить 
о таком грузе нас никак не могли. 

В начале дня третьего июля с задания мы возвращаемся с победой: напарник сбил 
самолет. Настроение приподнятое, все на точке поздравляют Виктора с открытием 
"лицевого счета". 

Было душно и жарко, и мы с ведомым отошли в тень кустов, где приступили к 
разбору вылета, который выполнялся по вызову с переднего края. 

Учитывая, что в таких случаях мы почти всегда являемся к шапочному разбору, 
решили развить максимальную скорость. И все-таки "юнкерсы" уже успели 
отбомбиться и уйти, но позади них сражались "яки" с Ме-109. Поэтому с ходу 
атакуем пару "сто девятых". Я строю маневр так, чтобы мой ведомый оказался в 
хвосте ведомого пары "мессеров": расчет на одновременную атаку нашей пары по 
обоим самолетам врага. Фашисты не заметили нас - скорость и внезапность атаки 
сделали свое дело, и я даю команду: 

- Бей правого! 

Пушки у ведомого заработали, снаряды прошли по фюзеляжу, кабине, плоскостям... 
"Мессер" секунду-две не меняет направления полета, затем, накренясь влево и 
пройдя подо мной, беспорядочно падает... 

Ведущий фашистской пары от неожиданности шарахается в сторону, и моя атака не 
достигает цели.