|
- Здесь партбилет, карточки, наши наблюдения за боем,- сказал он.- И больше,
пожалуйста, не падайте- по сердцу ножом скребет, когда вы оттуда вываливаетесь.
Мне выделили лошадь и сопровождающего, но кавалерист из меня получился
никудышный. На полном скаку я чувствовал себя еще сносно, но лошадь - не машина,
всю дорогу скакать не может, устав, она переходила на мелкую рысь. Меня трясло,
как нашу телегу на выбоинах, когда отец, бывало, брал меня в какую-либо
дальнюю поездку. Через некоторое время дальнейшая езда стала невыносимым
мучением. Мой "ведущий" - немолодой, лет пятидесяти, "дядя Прокоп", как он
представился,- лукаво ухмылялся в свои длиннющие, прокуренные солдатской
махоркой усы. Карие глаза его весело блестели:
- Шо, хлопче? Бачу, не дуже гарно на коняци? Цэ тоби ни ероплан.
Он начал подавать советы, как надо "справно" ехать, но они мне не помогли.
Терпению моему пришел конец:
- Дядя Прокоп! Скидывайте седло, без него будет легче. Я в детстве так ездил на
лошадях.
Останавливаемся, и солдат снимает седло. На лице его затаенная улыбка. И я
опять сижу на лошади, как на ребре неотесанной доски. Без седла стало еще хуже.
Наконец слезаю с коня, веду его на поводу, сам же кляну на чем свет стоит
кавалерию.
Далеко за полночь добрался до аэродрома и проговорил с друзьями до самого
рассвета. Когда за окнами начало синеть, командир эскадрильи, посмотрев на часы,
распорядился:
- Спали - не спали, а пора вставать. Мы с "воскресшим" зайдем на КП полка,
доложим о "битве своих, чтоб чужие боялись" - и Кириллу до обеда отдых. А там -
за дело.
Дело наше не заставило себя ждать. К концу дня эскадрилья вылетела на
сопровождение "илов" штурмовать аэродром Рогань, что располагался рядом с
Харьковом.
Над целью мы появились перед самым заходом солнца. Багровое зарево и ореол от
красного диска выглядели необычайно зловеще. На такие закаты с земли смотришь
почти с суеверным напряжением, а в воздухе они хранят какой-то
кроваво-предостерегающий отсвет и словно будят забытые инстинкты наших далеких
предков.
На аэродроме врага нас ожидало полнейшее спокойствие: "юнкерсы" на стоянках
вытянулись в одну линию, как по шнурочку. Около некоторых автомашины,
бензозаправщики. Идет неторопливая подготовка самолетов к ночным, а может к
завтрашним, вылетам. Наши штурмовики с ходу нанесли бомбовый удар. На стоянках
возникли пожары, багровый дым пополз по земле, и было видно, как в панике
заметались люди.
Зенитные батареи открыли огонь с запозданием, "илы" уже стали в круг, и
началась обработка целей пулеметно-пушечным огнем и реактивными снарядами. Мы
устремляемся на помощь штурмовикам - атакуем самолеты на стоянках.
При выходе из боевого разворота я заметил, как взрываются "юнкерсы", летят
кровля, балки, крыши зданий. Разрушения и взрывы на земле невообразимые!
Когда "илы" выполняли уже третий заход на цель, появились "мессершмитты": они
нацелились на штурмовиков. Но мы преграждаем им путь. Начинается воздушный бой
- наша основная работа.
Более двух десятков "сто девятых" кружатся около "горбатых". Атаки их дерзки,
стремительны, да и хорошо построены тактически. Мы с огромным трудом обороняем
от гитлеровских истребителей наших подопечных. Нам удается завалить три
"мессершмитта", и это несмотря на то, что в воздухе наших одиннадцать машин, а
у фашистов в два раза больше! А после боя нам еще лететь да лететь на свою
территорию. И это немаловажное обстоятельство учитывают все ведущие схватку в
воздухе; и мы. и противник.
Израсходовав боекомплект, можно, маневрируя, выйти из боя целой группой, и
притом без потерь. Но когда мало горючего, тут необходима не просто храбрость,
но тактическая мудрость каждого летчика, а командира группы - в особенности.
Обстановка в воздухе усложнилась: при появлении Ме-109 наши "горбатые"
разделились на две группы и начали уходить от цели. Это решение было принято
наспех и в данной обстановке являлось тактически неверным. Штурмовики, как и
истребители, сильны "единым кулаком, а не растопыренными пальцами", как любил
говорить наш командир полка Солдатенко.
|
|