- Все мы в полку, Кирилл, знаем, как близок тебе Пантелеев. Он, Шабанов да ты - 
неразлучная троица... Молнией пронзила мысль: 

- С Пантелеевым что-то случилось?.. 

- Что, командир, бивает хуже смэрти! - простодушно воскликнул Шота. 

Инженер задумчиво посмотрел на механика, потом на меня и отвернулся. 

- Пантелеев из-за неисправности мотора прекратил взлет и зарулил на стоянку. 
Техники проверили работу мотора на всех режимах - ревел как зверь... Летчик 
снова на старте. Но при повторном взлете та же история: в момент подъема хвоста 
мотор начал давать перебои. Пантелеев опять заруливает на стоянку. Самолет 
поставили на "козелки", приподняли в положение, при котором мотор барахлит,- 
горизонтальное, взлетное: двигатель работает безукоризненно на всех режимах. 

Что оставалось делать летчику? Он предпринимает третью попытку взлететь 
несмотря на перебои в работе мотора продолжает разбег и, не набрав нужной 
скорости для отрыва самолета от земли, врезается в кручу оврага... 

Гибель Пантелеева будет вечным укором моей совести. Я не сумел вмешаться, а 
должен был... 

- Должен был, должен был,- машинально повторил я,- кому, что?.. 

Инженер осунулся за эти сутки, сник, поблек. Даже походка стала тяжелой, 
старческой. Вот он идет от самолета к самолету, кому-то что-то говорит, 
объясняет, а думает об одном и том же. 

Невыразимо жаль друга! Тяжелая, невосполнимая для меня потеря, но как 
по-человечески горько глядеть на живого и невредимого инженера полка... 

Вскоре к нам в полк прилетел командир 4-го истребительного авиационного корпуса 
И. Д. Подгорный. Высокий, стройный, элегантный, в безупречно выглаженной 
генеральской форме, он четко подошел к строю, принял рапорт командира части, 
поприветствовав летчиков и техников, посмотрел в небо и сказал: 

- Тишина и спокойствие над вами! Но знайте: не противник жалует эту благодать. 
После разгрома фашистской авиации на аэродромах ему не до вас: немцы зализывают 
раны. Сколько потребуется для этого времени - гадать не станем. Сейчас будем 
награждать товарищей, принявших участие в этой операции. 

Подгорный вручил орден Отечественной войны Гомолко, Гривкову, Шабанову и автору 
этих строк. 

Уже в неофициальной беседе генерал рассказал нам, что в момент атаки 
Харьковского аэродрома там находилось около шестидесяти самолетов и больше 
половины было уничтожено. Одновременно воздушная армия нанесла удары по многим 
другим аэродромам противника. 

На мой взгляд, наша четверка в том вылете ничего особенного не сделала, и при 
награждении орденами, видимо, учитывались наши боевые действия за прошедшие 
недели: я, например, имел на счету восемнадцать боевых вылетов, несколько 
воздушных боев и сбил три самолета. Да и товарищи ничуть не отставали. 

Когда нас поздравляли с наградами, я чувствовал себя немного неловко, ведь к 
боевым отличиям каждый относится по-разному. Как и многие, я жил сегодняшним 
днем и получение ордена расценил как запрет на неудачное выполнение будущих 
заданий командования. 

Не прошло и десяти дней после массированного налета нашей авиации на аэродромы 
врага, как немцы явились с ответным визитом. Произошло это после первомайских 
праздников. Правда, группа их была уже не та, что раньше: только три девятки 
"мессершмиттов" и две- "юнкерсов". 

Бомбардировщики направились к Валуйкам, а истребители устремились на наш 
аэродром со стороны солнца. Группами по шесть-восемь самолетов они имитировали 
воздушный бой и так пытались создать ловушку для наших одиночных истребителей: 
пойдет какой-либо летчик на помощь своим, а попадет к врагу. Но хитрость врага 
была разгадана, и обмануть нас не удалось. 

"Лавочкины" в небольшом количестве связали боем разрозненные группы противника, 
изолировав их от бомбардировщиков. Основные же наши силы громили "юнкерсов", не 
имеющих прикрытия. 

Враг рассчитывал выйти на аэродром внезапно и отбомбиться без помех. Но план 
его не удался: Ла-5 барражировали в воздухе и фашистов встретили на подходе к 
аэродрому; а дежурные подразделения, получив предупреждение о противнике, 
успели вовремя взлететь и умело разобрались в обстановке.