- Как только эскадрилья вернется с задания, выполните полет по кругу. И следите 
за воздухом: в районе аэродрома часто появляются "сто девятые", гляди, чтоб не 
склевали: на новичков у них глаз особенно наметанный... 

Группа вернулась без потерь. Встречи с противником не произошло. Но ребята 
возбуждены, в приподнятом настроении, с блестящими от восторга глазами 
впечатлениям и рассказам нет конца. 

Мне было тоскливо. Пусть мои товарищи и не вели воздушный бой, но это же первое 
боевое задание, где все могло быть, все могло случиться... 

Бирмчане - Пантелеев и Шабанов,- стараясь успокоить меня, говорят, что ничего 
особенного они не видели - простой, обыденный полет. Но я ожесточен на неудачу 
и безутешен. 

Странная это штука - самолюбие. Оно чаще всего ослепляет наш разум, но иногда и 
помогает совершить невозможное. Помню, я в детстве поспорил, что переплыву 
озеро, расположенное недалеко от нашей деревни. Озеро - не река: что ширина, 
что длина - почти одинаковы. И что же? Поплыл и чуть было не утонул: выбился из 
сил, а позвать на помощь стыдно - вот это самое самолюбие мешало. Спасло меня 
просто чудо - в бессознательном состоянии выбрался на мелководье. 

Наверное, тогда, в детстве, я интуитивно понял: для достижения цели можно 
рисковать жизнью, но рисковать данным словом - невозможно, его надо уметь 
сдержать... 

Часа через два наше звено снова в воздухе. Летим на разведку войск противника в 
район Харькова. Любенюк и я наблюдаем за землей, Гривков с Шабановым - за 
воздухом. Высота небольшая - 800-1000 метров, большая и не нужна. 

Под нами железная дорога, что идет от Купянска на Белгород. Переход линии 
фронта обозначается разрывами зенитных снарядов - они как огромные шапки из 
синевато-черного дыма: спереди, сзади, в просвете между пашей и гривковской 
парой. 

Ого, думаю, вот так "мертвая полоса". Одно дело - на карте, а другое - в 
воздухе... Интересно и жутковато от такой встречи. 

Любенюк выполняет противозенитный маневр - то снижается, то набирает высоту, не 
меняя общего направления полета: делает отвороты, то увеличивая, то уменьшая 
скорость. Я держусь метрах в пятидесяти от ведущего, чтобы удобнее было 
маневрировать и следить за землей. 

Он изредка смотрит на меня, одобрительно кивая головой, и передает по радио: 

- Правильно. Так держать. Следи за землей. 

В направлении Белгорода я вижу большое скопление фашистских войск на дороге. С 
высоты кажется, что вся эта бесконечная лента людей остановилась в раздумье: 
двигаться дальше или стоять на месте. 

Но нет, она движется, эта зеленоватая лента, ползет... Пытаюсь сосчитать 
количество квадратных коробочек - танков, чуть подлиннее и поуже 
коробочки-автомашины, а коробочки с хоботками - артиллерия. Между этими, словно 
игрушечными, машинками - люди, маленькие, серые-серые. И только трава да 
деревья ярко-зеленые, праздничные. Это веселый наряд весны. Ей нет дела до 
войны: пришла пора - она наряжается, сначала во все зеленое, блестящее от дождя,
 потом надевает поверх белую накидку - фату. 

Не получается у меня что-то с подсчетом вражеской техники... Странно, но нас 
никто не атакует, не обстреливает. II мне уже не верится, что это мой первый 
боевой вылет. Я знаю, наша задача - не уничтожение живой силы и техники, не 
воздушный бой, наша цель - разведка. Однако ведь разведали... И я запрашиваю 
Любенюка: 

- Командир, может, напомним немцу, кто мы и зачем здесь появились? 

- Кто мы, они знают. А зачем - знать не должны. 

- Понятно. Но что за вылет без огня?..- настаиваю я. 

- Нет дыма без огня,- слышится в наушниках убежденный голос,- а он нам сейчас 
во вред... 

Эх, как хотелось схватиться с врагом! Но мы разворачиваемся на сто восемьдесят 
градусов - и домой. И пока на компасе моего самолета стрелка плавно ходит по 
шкале с курсом на восток - вплоть до самого аэродрома, - меня не покидает 
чувство неудовлетворенности и стыда: воздушный боец возвращается с полным 
боевым комплектом...