На земле начальник штаба полка, внимательно выслушав доклад Любенюка, отмечает 
на карте данные разведки, заслушивает каждого летчика отдельно, затем собирает 
всех вместе и начинает сопоставлять данные. Чувствуется, результатами разведки 
он недоволен. Отрывисто и резко звучит подведение итогов: 

- Нет района сосредоточения войск; по движению колонн нет времени; нет точного 
места нахождения головы и хвоста колонны в момент обнаружения... Произвести 
доразведку. Думаю - парой... 

Мы с удивлением смотрели на начальника штаба, и, когда он отъехал, я не 
удержался от "комментария": 

- Ничего себе! На всю карту наковыряли данных, а он - "произвести доразведку": 
время - хвост - голова... Любенюк пояснил: 

- По длине колонны он определяет, что за подразделение движется: рота, батальон 
или полк, а по времени рассчитывает, где их надо ожидать. Так, по району 
сосредоточения можно судить о силе врага. 

Вот так, оказывается. Маху мы дали! Наматывай на ус, Евстигнеевой не 
возмущайся!.. 

- Что скажешь о зенитках противника? - прервал мои размышления Любенюк. 

- Скажу одно: бьют артельно. По высоте - точно, а попасть не могут. Страшновато,
 конечно, лететь среди разрывов и видеть, как они по тебе лупят. Но мне кажется,
 что видеть лучше: по разрывам можно предугадать дальнейшие намерения 
противника в стрельбе и соответственно применить какой-либо маневр. 

- Откровенно и разумно толкуешь. А сейчас,- сказал командир, обращаясь к 
летчикам звена,- проверьте готовность машин и немного отдохните. Вылет, полагаю,
 не минует нас, и в нем, может быть, придется драться, а вы устали. 

Через несколько минут Любенюк пришел с КП: 

- Летим парой, Кирилл. Я слежу за землей, а ты - за воздухом. При встрече с 
противником в бой не ввязываться! Наша задача - вернуться с разведданными. 
Полет по тому же маршруту. Скорость повышенная. Парой легче увильнуть от 
зенитного огня, уйти из-под атаки противника. 

И вот под нами уже знакомые места. Противник на дорогах стелется сплошной 
лентой. Уточняем места расположения вражеских войск. В воздухе по-прежнему 
никого нет, но я беспрестанно кручу головой: а вдруг фашисты вот-вот появятся - 
внезапность атаки губительна. 

Где-то вдали блеснули на солнце точки самолетов - наших ли, немецких, не знаю, 
я их больше не обнаружил, сколько ни всматривался. 

И мне впервые пришла в голову немудреная мысль: а ведь привыкнешь к войне, как 
привыкаешь ко всему жестокому, но необходимому - вот и тяжелое нервное 
напряжение первого вылета исчезло... 

Мы подходим к своему аэродрому, слышу голос ведущего: 

- Порядок. Упрека не будет. 

Яков Евсеевич, начштаба, выслушав наш доклад, повеселел: 

- Молодцы! Добыли то, что требовалось. И даже больше. Но имейте в виду... Это 
самое... Чтоб полет с до-разведкой был у нас последним. Отдыхайте! 

Так буднично и просто закончился мой первый боевой летный день 19 марта 1943 
года. 

А поздно вечером, уже лежа в постелях, мы горячо и страстно спорили о воздушных 
боях, как будто у каждого из нас их было по меньшей мере за сотню. 

В период этого относительного фронтового затишья и начались взаимные удары 
авиации по объектам, расположенным далеко от переднего края. Задачей полка 
стали полеты на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков, на разведку войск 
противника, на перехват вражеских самолетов и отражение их настойчивых налетов 
на железнодорожный узел и город Валуйки, что неподалеку от нашего аэродрома. 
Именно туда приходили войска и техника для фронта. Противник знал, где мы 
базируемся, и при налетах на Валуйки никогда не забывал выделить из 80-90 
бомбардировщиков два-три десятка для бомбежки Уразова, чтобы предотвратить 
вылет истребителей полка наперехват. 

Первые группы фашистской авиации, как правило, бомбили наш аэродром. Но 
дежурившие летчики почти всегда успевали подняться до удара, к ним 
присоединялись истребители других частей.