- Это еще что за строптивость? - возмутился Солдатенко.- Почему вы с ним не 
будете летать?! 

Я молчал. Он повторил свой вопрос. 

- Я сказал все. И убедительно прошу удовлетворить просьбу,- мой ответ звучал 
твердо. 

- Товарищ лейтенант,- повернулся Солдатенко к моему ведущему,- а вы что 
скажете? Возможно, объясните причину поведения ведомого? 

Словно ожидая этого вопроса, замкомэск спокойно ответил: 

- Неволить не буду. Пусть полетает с таким же летчиком, как сам. 

- Евстигнеев, выйдите и ждите своего ведущего,- распорядился командир полка. 

Через три дня к нам в эскадрилью вместо этого лейтенанта был назначен Юрий 
Михайлович Любенюк. С ним я и закончил тренировочные полеты. А вот 
лейтенант-ведущий оказался изменником Родины. Находясь в плену, он предал 
святая святых - свою Отчизну, свой народ и вернулся с вражеским заданием 
вселять страх перед немцами, подбивать наших летчиков на перелет к фашистам. Но 
таковых в полку не оказалось, предатель был разоблачен и понес заслуженную кару.
 

Январь 1943 года на исходе. Полк продолжал подготовку к боевым действиям. Мы 
уже выполнили необходимый минимум полетов по кругу, в зону на пилотаж и 
приступили к боевому применению: проводили одиночные бои истребителя с 
истребителем. 

Мы были молоды, а потому счастливы. Даже тогда, в годину войны, когда, казалось,
 такому чувству не может быть и места в душе человека. Но разве не счастье 
вырулить на взлетную полосу, подняться в небо и выжать из первоклассной боевой 
машины и самого себя все, на что только способен! 

  

"Есть упоение в бою!.." 

Я и сейчас помню обветренные от мороза, взволнованные лица моих боевых друзей. 
Какими красивыми были они в короткие предстартовые минуты! Многие из этих 
парней не доживут до победы, не увидят близких, любимых. Но кто думал тогда о 
смерти? Живые, мы думали о жизни... 

Подготовка к боевым действиям шла к завершению. Мы рассчитывали к началу 
февраля попасть на фронт. Но капризы погоды внесли значительные коррективы в 
наши планы. Пурга, снегопад, низкая облачность стали для нас злейшими врагами, 
и, если полеты задерживались или срывались из-за отсутствия необходимого 
погодного минимума, мы дружно осаждали дежурных синоптиков, пытаясь получить от 
них желаемый прогноз. Ребята из метеослужбы понимали нас и иногда, вопреки всем 
синоптическим законам, при явно неблагоприятной погоде, вселяли в нас надежду 
на временные прояснения и прекращения снежных зарядов. Ожидания порой 
оправдывались, и полк час-другой летал. Отрадным было и то, что мы, сержанты, в 
технике пилотирования оказались на достаточно высоком уровне, смело и уверенно 
вели учебные воздушные бои. 

Молодость, казалось, не знала усталости и перегрузок. Авторитет наш укрепился. 
К нам стали относиться без пренебрежения, не как к зеленым юнцам, а как к 
равным по умению летчикам, товарищам по оружию. Офицеры называли нас по имени 
или фамилии, а техники и механики не иначе, как "командир". Это уважительное 
обращение настолько вошло в нашу фронтовую жизнь, что сохранилось и по сей день,
 даже у людей, ушедших с армейской службы. Взаимопонимание летчиков и техников 
росло. Слаженность коллектива в работе крепла. Зарождалась настоящая боевая 
дружба, сила которой не раз проявилась впоследствии в жарких боях, подтверждая 
завет боевого братства: сам погибай, а товарища выручай. 

Приближалась 25-я годовщина Красной Армии. Полк уже заканчивал свою подготовку. 
Летчики переучились на Ла-5, выполнили по нескольку полетов на боевое 
применение. Мой налет, начиная с 28 декабря, составил 19 часов 29 минут. Это 
немного, но и немало по тем временам для летчика, имеющего достаточный опыт на 
других типах машин. 

Среди нас была еще одна группа сержантов, прибывшая осенью из Чугуевской 
авиационной школы пилотов. Я сразу обратил внимание на одного крепыша 
невысокого роста. С густыми, нависшими на светлые глаза бровями, парень этот 
больше молчал, прислушивался, а когда говорил, будто тяжелым колуном рубил 
поленья: речь его была отрывистой, твердой и весомой. Под кажущейся 
нерасторопностью угадывалась порывистость. Весь его невозмутимо-спокойный облик 
как бы говорил: я знаю, зачем сюда пришел, и своего добьюсь. Это был Иван 
Кожедуб, будущий прославленный ас, трижды Герой Советского Союза.