первый день учебы, получив зарплату за прошедшие полмесяца, мы дали деру домой. 


За проделанное отец потребовал у меня отчета. Молча, не перебивая, выслушал 
рассказ о поездке. Ругать не стал, но с обидой в голосе упрекнул: 

- Молодо - зелено... Рано тебе, сынок, выходить на трудовую дорогу: шея тонка, 
а хомут великоват. Учиться надо. А плотничать учатся не в городе, а дома. У 
меня и научишься. 

Повернувшись лицом к маме, он улыбнулся доброй улыбкой: мол, все обошлось, что 
уж теперь... 

Окончен четвертый класс. Сосед Готька вместе с матерью уехал в Челябинск. Мои 
старшие замужние сестры, а потом и брат покинули село. Я с младшими сестренками 
Александрой и Анной остался с родителями и все лето провел на озерах. 

Как-то мы играли в лапту - старую русскую игру, теперь, к сожалению, почти 
забытую. Вдруг наше внимание привлек необычный гул, раздававшийся сверху, и 
игра прекратилась. Как зачарованные, мы смотрели в небо, потом бросились бежать 
по улице: летела двухкрылая чудо-птица, летела низко, а мы бежали ей вдогонку с 
криком: "Аэроплан! Аэроплан!.." Долго еще мы слышали гул машины в своем детском 
воображении... 

Осенью тридцать четвертого года наша семья перебралась в Щумиху. А весной, 
окончив седьмой класс, я сразу же уехал в Челябинск, и меня приняли в 
фабрично-заводское училище тракторного завода. Учился я с большим желанием, 
увлеченно: интересно наблюдать, как грубая чурка в твоих руках становится 
нужной и красивой деталью. Памятен для меня 1935 год еще и тем, что я стал 
членом Ленинского комсомола. 

Боевая у нас была комсомолия! Ударный труд, беззаветная преданность делу вот 
что было на первом месте. Входим ли в клуб, гуляем ли по парку - мальчишки 
провожают нас восторженным взглядом, старики степенно беседуют с нами, задают 
самые разнообразные вопросы, наивно полагая, что 15-17-летний паренек со 
значком - это чуть ли не народный комиссар... Мы должны были многое знать, еще 
больше - уметь. Член ВЛКСМ для некомсомольца был вроде старшего брата - опекал 
его, учил, нес ответственность перед коллективом и собственной совестью. 

Окончив ФЗУ, в течение нескольких месяцев я работал токарем, одновременно 
осваивал фрезерные, строгальные, шлифовальные станки. Мой станок стоял по 
соседству с другим, на котором работал дядя Ваня, умелый токарь, изготовлявший 
детали большой сложности, высокой точности. Ему было уже за пятьдесят. Старый 
питерский рабочий, дядя Ваня приехал в Челябинск по зову сердца. Бывало, когда 
я долго разглядывал чертеж, задумавшись над выполнением заказа, он подходил ко 
мне, спрашивая: 

- Чего носом крутишь? Дай-ка сюда, разберемся, что тебе подбросили? 

И, взглянув на лист ватмана, восклицал: 

- Так это же проще пареной репы! 

- Дядя Ваня, для вас все просто, - отвечал я. 

- А то как же? Постой с мое у станка, тогда и тебе будет просто. 

Указывая на чертеж, он как бы вслух размышлял, с чего бы начал, какой бы 
операцией закончил изготовление детали. Убедившись, что совет возымел успех, 
торопился: 

- Эх, время-то как бежит... За дело! - и уходил к станку. 

Изготовленную деталь я непременно показывал дяде Ване. Он внимательно 
рассматривал ее, поправляя очки-кругляки на носу, затем говорил: 

- Мал золотник, да дорог. Искусство! - и, проверив соответствие детали заданным 
размерам, довольно восклицал: - Только не суетись - рабочей чести не посрамишь 
никогда... 

Вскоре, получив путевку комитета комсомола, я решил попытать счастья в авиации. 
Михаил Бурим, Лева Лупей, я и другие прошли строгую медицинскую комиссию и были 
зачислены курсантами в Челябинский аэроклуб. Каждый из нас наивно рассчитывал, 
что жизнь в аэроклубе начнется с полетов, но оказалось, что для этого нужно 
изучить ряд теоретических дисциплин. И нас это немного огорчило. Теорию мы. 
изучали без отрыва от производства. Кое-кому из заводских не понравилось такое 
сочетание - они перестали посещать занятия. А" я и не заметил, как за разбором 
конструкции самолета, мотора, аэродинамики, самолетовождения прошла зима. 

Весной начались полеты - курсанты повеселели. Каждый из нас в зависимости от