вначале атаки по предполагаемому бомбардировщику противника, затем вели 
воздушный бой истребителя с истребителем. Атаки начинались по установленному 
сигналу. Я, к примеру, выходил вперед и определенное время следовал по прямой, 
а командир проводил атаки по мне. Затем мы менялись местами: командир выходил 
вперед, а я атаковал его со всех направлений, сбоку, слева, справа, сверху, 
снизу, на попутных и пересекающихся курсах под различными ракурсами. 

Через несколько полетов мы приступали к отработке самого воздушного боя. 
Начинался он с атак в горизонтальной плоскости, затем переходил на вертикальный 
маневр и, наконец, заканчивался свободным боем, в котором применялись все виды 
маневра с умелым использованием максимальных возможностей самолета. Эти полеты 
были для меня хорошей школой. Проводились они с одной целью - подготовиться к 
фронту. 

Однако на мои просьбы об откомандировании - если не на фронт, то хотя бы в 
строевую часть - по-прежнему поступали отказы. Все это тяжким грузом давило и 
угнетало меня. И тогда я не придумал ничего лучшего, как развеять душу в 
самовольной отлучке. Командир эскадрильи понял подоплеку моей 
недисциплинированности. Последовало строгое внушение: 

- В стремлении на фронт вы избрали худший из вариантов. Небо может закрыться 
для вас навсегда! 

Вгорячах я наговорил хорошему человеку резкостей, нагрубил и потом тяжело 
переживал, казнил себя. В самом деле, в училище было много инструкторов 
способнее меня. Послали же лучших из них на фронт... 

Вскоре с удивительной быстротой распространился слух о разнарядке на четырех 
летчиков для перегонки истребителей "Аэрокобра" из Америки на Аляску и с Аляски 
в глубь нашей страны. Эти самолеты предоставлялись нам по ленд-лизу. 

В заветную четверку были назначены: Ислам Мубаракшин, Василий Пантелеев, Михаил 
Шабанов и я. Узнал я об этом от командира звена Ивана Капленко. 

- Радуюсь за тебя, дружище... Повезло. Жаль, что не вместе. Не забывай нас, 
помни Саяны. 

- Не обижайтесь и вы на этого торопыгу, - я постучал пальцами по своему лбу, - 
ведь хлопот доставлял больше, чем все остальные. 

Капленко, помолчав, заметил: 

- В человеке, Кирилл, ценится многое. В том числе чистая и бесхитростная душа...
 

И вот получены от командования наши личные дела, документы, от друзей клички: 
"янки", "американцы". Нас не обижали шутки товарищей. Было радостно от сознания 
ответственности, предчувствия новизны дела. Главное, мы считали это задание 
шагом на пути к фронту. 

Вася Пантелеев возбужденно пророчил: 

- Ищите нас на маршрутах перегонки "Аэрокобр". Ислам добавил: 

- Или в сводках Совинформбюро: "За ратные дела награждаются..." Кто-то тут же 
продекламировал: 

И гибель не страшна герою, 

Пока безумствует мечта. 

Расставание с курсантами и друзьями, преподавателями, с самим училищем, где мы 
приобрели профессию летчика, навевало теплую грусть и в то же время какую-то 
необъяснимую радость. Грусть - неизбежность разлуки, а радость от мысли о том, 
что уходим в неведомое, которое кажется человеку заманчивее настоящего. 

Прощание было коротким: по-мужски пожали друг другу руки с добрым напутствием и 
пожеланием не забывать однокашников. Наша дорога - через Новосибирск в Москву. 
Мы покидали родную школу, в которой товарищи будут трудиться, готовя для фронта 
летные кадры. Они выпустят около полутора тысяч пилотов, большинство из которых 
примет самое активное участие в боях на фронтах Великой Отечественной войны. 
Выполняя свою основную задачу, школа предпринимала все возможное для 
быстрейшего разгрома врага. В течение четырех лет - с 1942 по 1945 годы - 
военнослужащие подписались на государственный заем на сумму 3554115 рублей и 
отчислили из своих сбережений в фонд обороны страны 369 639 рублей наличными и 
770 015 рублей облигациями, сдав в фонд помощи детям фронтовиков еще 30 719 
рублей. 

В апреле 1944 года личный состав школы, воодушевленный историческими победами 
нашего народа, героической Красной Армии, постановил отчислить личные