миропонимания. В самом деле, среди современных астрофизиков все более 
укрепляется убеждение в том, что в скором времени космология приведет нас к 
такому пересмотру наших устоявшихся пространственно-временных представлений, 
которые будут даже более радикальными, чем революция, ожидаемая всеми на 
микрофизическом уровне… Как оказалось, даже существующая физическая теория 
пространства – времени (общая теория относительности) еще таит в себе немало 
неожиданностей и предсказаний, которые физики только еще начинают 
сколько-нибудь подробно анализировать…» (Коммунист, 1974, № 6, с. ПО– 111).]

Но опять вопрос – как об отвлеченных картинах на стенах его квартиры: а зачем 
все это инженеру, по горло занятому совершенно конкретным делом?

Смелым, вернее, настойчивым и уверенным в возможностях одного человека был 
Роберт Людовигович и в науке. В 50-60-х годах он провел любопытное исследование 
в теоретической физике. Помилуйте, кто такой Бартини? Авиаконструктор? Зачем же 
он вторгается в чужую, далекую от него сферу?

А вот вторгся – и не остановился, получив такое заключение одного из ведущих 
физиков: «Я этого не понял, а значит, никто этого не поймет!» – и отзыв 
«внутреннего» рецензента научного журнала: «Предлагаемая статья напоминает 
рекламу мази, которая в равной степени придает блеск ботинкам и способствует 
ращению волос…»

В конце концов статья была напечатана в «Докладах Академии наук» (1965 г., т. 
163, № 4), называется она «Некоторые соотношения между физическими константами».
 Впоследствии Роберт Людовигович разработал эту тему детальнее, опубликовал 
новую статью в сборнике «Проблемы теории гравитации и элементарных частиц»[12 - 
См.: Проблемы теории гравитации и элементарных частиц. М., 1966, с. 249—266.]. 
Ученые заметили публикации, подписанные мало кому из физиков известной до той 
поры фамилией Бартини, к тому же – Роберт Орос ди Бартини; мы же сейчас коротко 
остановимся на этой решенной им сугубо теоретической задаче, поскольку метод ее 
решения, подход к ней был в точности такой же, как и к задачам техническим. 
Возможно, что подход этот и есть та часть работы в любом творчестве, которая 
обычно скрыта, считается бессознательной, а здесь обнажилась.

Бартини предложил единую и очень простую формулу для аналитического определения 
так называемых мировых, или фундаментальных, констант: скорости света в пустоте,
 ускорения силы тяжести, массы и заряда электрона, отношения масс частиц и т. д.
 – десятков физических постоянных, которые до появления его статей определялись 
только экспериментальными способами, приближенно, потому что не была известна 
их природа. Эксперименты обходились недешево, их повторяли, так как требовалось 
определять все больше знаков после запятой (все эти константы – бесконечные 
дроби), но не в этом главная неприятность. Существеннее, что положение в физике 
сложилось явно ненормальное. Достижения в ее теоретической части известны, 
громадны, признаны, и почти во все расчеты там входят мировые константы, но 
никто не знал, почему все же скорость света в вакууме – около трехсот тысяч 
километров в секунду, а не триста пятьдесят, не двести восемьдесят пять. Почему 
ускорение силы тяжести такое, не больше и не меньше… И получалось, что стройное,
 прекрасное здание этой науки опирается на слабоватый фундамент. До поры до 
времени об этом можно было не слишком заботиться, дело и так шло, но в 
неизвестности, оставленной за спиной, иногда таятся подвохи.

Что и говорить, Бартини, один, наверняка знал физику не лучше, чем сотни и 
тысячи первоклассных ученых, собранных к тому же в первоклассных институтах и 
лабораториях. Просто (опять же «просто») он и в этом случае отважился 
посмотреть не туда, куда все смотрят. Видимый нами Мир четырехмерен: три 
координаты в пространстве (длина, ширина и высота) плюс четвертая – время. 
Правда, математика давно уже имеет дело с любым числом измерений, до 
бесконечности, но представить себе въяве даже пятимерное пространство пока 
никто не в состоянии. Однако можно допустить, поверить, что математика, как 
модель жизни, имеет все же дело с реальностями.

Это и допустил Бартини, сначала интуитивно. (Кстати, многие ученые, на которых 
он ссылался, – К.Гаусс, А.Пуанкаре, а из наших современников американский 
математик и физик, нобелевский лауреат П.Бриджмен – считают интуицию главным 
критерием строгости математических доказательств). А затем уже чисто 
математически пришел к выводу, что наиболее вероятное устойчивое состояние Мира 
не четырехмерное, а шестимерное. Оно может быть любым: стомерным, 
миллиономерным, может как угодно меняться, состояния эти могут переходить одно 
в другое, но шестимерие для Мира – как самая глубокая и низкая лунка для шарика.
 И два дополнительных измерения, в нарушение наших привычных, обиходных 
представлений, имеет время! Невозвратимое, неостановимое, очевидно текущее в 
одном направлении, оно вдруг оказалось похожим не на шнурок, протянутый из 
прошлого в будущее через настоящее, а на видимый нами объем, со своими шириной, 
глубиной и высотой[13 - В такое трудно поверить, поэтому опять приведу длинную 
цитату: «Человек может видеть мир не только таким, каким он существует в 
действительности, но и таким, каким он может быть. Иными словами, существует не 
только репродуктивное, но и продуктивное восприятие, а в зрительной системе 
имеются механизмы, обеспечивающие порождение нового образа. Изучение этих 
механизмов и законов порождения образа – задача специального раздела психологии,