сверхзвукового самолета Р.Л.Бартини также сумел объединить и дальность, и 
скорость, и относительную технологическую простоту, доступность.

Между прочим, в принципе поиск решения «И – И» вовсе не сложен. Похожие задачи 
студенты решают уже на первом курсе на семинарских занятиях по математике: 
берут производную функцию, приравнивают ее нулю и находят икс, затем игрек.

Но «хитрость» тут вот какая: в жизни, которая неизмеримо сложнее математики, 
такие решения часто скрываются там, куда никто еще не догадался заглянуть. В 
справочнике их не найдешь. И ладно бы, если бы только так; главное, что иногда 
они скрываются там, где, по устоявшимся убеждениям, ничего и быть не должно, не 
может быть… Когда-то считалось, например, что на самолетах-истребителях должны 
стоять моторы обязательно жидкостного, а не воздушного охлаждения: жидкостные 
имели значительно меньшие поперечные размеры (меньший «лоб») и, следовательно, 
испытывали меньшее воздушное сопротивление. А Поликарпов и вслед за ним 
Лавочкин сумели применить на легких самолетах такой мотор воздушного охлаждения 
(АШ-82 Швецова), который повышенной мощностью, тягой, перекрывал увеличенное 
воздушное сопротивление, к тому же был чрезвычайно живуч и широким своим «лбом» 
защищал летчика при атаках спереди. Это дало нашей армии семейство истребителей 
«Ла» – одно из лучших во время войны (Ла-5, Ла-7). Когда-то прямо 
предписывалось, чтобы военный самолет был как можно более скоростным и высотным 
– держался подальше от зенитного огня противника, – а Ильюшин именно тогда, 
победив в спорах с господствующим мнением, построил свой знаменитый штурмовик 
Ил-2, сравнительно тихоходный и рассчитанный на боевое применение с очень малых 
высот, до нескольких десятков метров. Москалев сконструировал «Стрелу», когда 
никто из практиков еще не помышлял о преодолении звукового барьера…

В своих самолетах Бартини объединял противоположные, порой взаимоисключающие, 
свойства с помощью неожиданных конструкторских ходов. Мы уже говорили о таких 
ходах в конструкции «Стали-6». У «Стали-7» фюзеляж был не круглого и не 
овального сечения, что было бы сочтено естественным, а треугольного (с 
закругленными вершинами), а крылья – «изломанные», похожие на крылья 
перевернувшейся на спину чайки. В результате они удачно, гораздо плавнее, чем у 
других самолетов, состыковывались с фюзеляжем, а на взлете и посадке под ними 
образовывалась плотная воздушная подушка, заметно повышавшая грузоподъемность и,
 значит, дальность самолета. И шасси, установленное в местах «перелома» крыльев,
 получилось коротким и легким. А для дальнего сверхзвукового самолета Бартини 
предложил треугольное крыло, составленное не из прямых сторон, как обычный 
треугольник, а с одной изогнутой: с передней кромкой, искривленной по 
найденному конструктором закону. Это, а также особая закрученность плоскости 
крыла решили проблему. Похожими сейчас сделаны крылья Ту-144, 
англо-французского «Конкорда» и некоторых других сверхзвуковых самолетов.

И вот здесь – третье умение конструктора: парадоксальность, неожиданность 
решений. Умение видеть неочевидное.

Но что такое очевидность? Это наши непосредственные ощущения, это долгий опыт 
человечества… Что же – совсем отказаться от достигнутого, не верить глазам, 
ушам?

Нет. Но опыт наш пока еще не завершен. В природе есть еще многое, для нас пока 
далеко не очевидное. В.И.Ленин пишет: "Неизменно, с точки зрения Энгельса, 
только одно: это – отражение человеческим сознанием (когда существует 
человеческое сознание) независимо от него существующего и развивающегося 
внешнего мира… «Сущность» вещей или «субстанция» тоже относительны; они 
выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это 
углубление не шло дальше атома, сегодня – дальше электрона и эфира, то 
диалектический материализм настаивает на временном, относительном, 
приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой 
человека".[10 - Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 277.]

Бартини в наших собеседованиях и к этому подходил постепенно, не в один день и 
с разных сторон. Когда я спросил его, что он думает о нынешнем разделении 
инженерного труда, о «массовой атаке», о талантливых одиночках и их положении в 
огромных коллективах, он ответил:

– То же самое, что следовало думать во времена Галилея. Один человек, как бы он 
ни был одарен и образован, не может знать больше, чем тысячи специалистов, но 
может в одиночку отказаться от привычных представлений – понимаете? – и 
посмотреть не вот сюда, а во-он туда… Ведь и Галилею когда-то сказали: «Твои 
стекла показывают пятна на Солнце? Это очевидная ложь!»

Прошло около полугода. Я полагал, что вопрос об одиночках и коллективах 
«закрыт», позиции ясны, но вдруг Бартини в разговоре, совсем, казалось, не 
связанном с тем, уже давним, кивнул на картинку на стене – там двое яростно 
уставились друг на друга в упор, «толстый» и «тонкий» (я раньше думал, что это 
– к чеховскому рассказу):

– Спорят философы. О чем? Все о том же: что есть истина… Толстый говорит: «Она 
такая!» Тонкий: «Нет, она такая!» А это все равно как если бы вы сейчас стали