наблюдал за горизонтом и, к его чести, первым заметил караван вражеских судов. 

Срывающимся от волнения голосом юнга доложил мне: 

- Справа 10° - корабли противника!.. 

Я посмотрел в том направлении и различил темные силуэты судов, движущихся прямо 
на нас. 

На головном катере тоже заметили противника. Кочиев, резко развернувшись, повел 
всю нашу группу в темную часть горизонта с тем, чтобы вражеские корабли 
оказались под луной, а мы - в темноте. Застопорили моторы, притаились в 
ожидании выхода противника на выгодную для нас позицию. 

И вот перед нами стали проходить суда всевозможных типов: тральщики, катера 
охранения, транспорты, баржи, буксиры - все, что могло плавать, на чем могли 
бежать фашистские захватчики, спасаясь от ударов наших войск. 

Караван еще никто не потревожил. Нашим катерам предстояло первым нанести по 
нему удар. "Но кому выпадет честь начать атаку?" - думал я, наблюдая за 
вражескими кораблями и выбирая цель. В это время в наушниках моего шлемофона 
раздался голос Кочиева: 

- "Девятка", атакуй!.. 

Я даже вздрогнул от неожиданности. Радостное волнение охватило сердце, нервы 
напряглись до предела. В тот же миг я двинул рукоятку телеграфа вперед, Из 
машинного отсека послышались приглушенные звонки, фыркнули моторы, и катер 
малым ходом тронулся с места. 

Выбрав для торпедирования большую баржу, я быстро произвел расчеты атаки и 
пошел на сближение до точки залпа. 

Дистанция между катером и баржей быстро сокращалась. Вот осталось уже четыре, 
три кабельтовых, но мне кажется, что время остановилось. Какими долгими стали 
секунды!.. 

Баржа все ближе и ближе. На лунной дорожке четко вырисовываются ее очертания. 
Уже видны на корме и на носу пушки, солдаты. Но вот гитлеровцы засуетились, 
стали с лихорадочной быстротой разворачивать орудия в нашу сторону: значит, 
заметили! Медлить больше нельзя. 

Подаю команду: 

- Залп! 

Катер прыгнул вперед. Торпеда, скользнув по рельсам в желобе, нырнула в воду, 
затем выскочила на поверхность и, оставляя за собой белую дорожку 
взбудораженной воды, устремилась прямо в центр баржи. 

Мы легли на курс отхода. Противник открыл по нам беспорядочный огонь. Со всех 
ближайших кораблей вражеского каравана к нам потянулись огненные трассы. В 
темноте со свистом проносились снаряды. Разрываясь, они подымали столбы воды. 
Осколки осыпали катер. В рубке что-то треснуло, послышался скрежет раздираемой 
обшивки, кто-то застонал... 

В этот напряженный момент боя я увидел, что юнга Шерстнев вдруг выскочил из 
рубки и грудью навалился на смотровое стекло справа от меня. В первое мгновение 
у меня мелькнула мысль, что Клеоник это делает со страха, только я не мог 
понять, для чего. Но, взглянув мельком в лицо юнги, заметил, что он вовсе не 
испуган. Наоборот, он был радостно возбужден, в глазах его не таилась и тень 
тревоги. 

Лишь после боя я выяснил причину непонятного мне поведения Шерстнева. 
Оказывается, он выскочил из рубки и прикрыл своим телом смотровое стекло потому,
 что в нем отражался лунный свет. 

- Ведь противник мог заметить этот отблеск, и ему легче было бы вести огонь по 
нашему катеру, - просто объяснил свой мужественный поступок смелый юнга. 

Я похвалил Клеоника за храбрость и находчивость. 

Однако независимо от мужества и самоотверженности всего экипажа нам пришлось бы 
очень туго если бы Кочиев не повел в атаку катера Сухорукова, Белобородова, 
Келина. Они прошли мимо нас на полном ходу, вздымая за кормой пенистые буруны, 
и отвлекли внимание противника от нас. Весь свой огонь фашисты перенесли на них,
 К тому же в это время раздался взрыв нашей торпеды. Мы видели, как огромный 
столб огня, воды и дыма поднялся в ночное небо, баржа разломилась надвое и 
стала быстро погружаться в море. Это вызвало панику среди гитлеровцев. Их огонь 
стал еще более беспорядочным.