Но и букварь заинтересовал меня. Я охотно "мусолил" его. Помню, как велика была 
моя радость, когда буквы вдруг будто сами сложились в слова: "Мы не рабы. Рабы 
не мы". 

А мечта о море все крепла. Первой картинкой в моей школьной тетради по 
рисованию был корабль с предлинными пушками, торчавшими далеко за борт. Первая 
книга, которую я одолел самостоятельно, представляла собой описание какого-то 
морского боя. 

Одним из моих лучших друзей стал Борис Гильдунин - сын директора средней школы. 
Его отец собрал большую библиотеку, и Борис брал у него нужные нам книги. 
Читали мы их то по очереди, каждый у себя, то вместе, уединясь на чердаке школы.
 

Весь чердак был нами разрисован. Здесь можно было встретить корабли всех 
классов: и броненосцы времен Цусимы, и Петровские галеры, и фрегаты Нахимова. 
На печных трубах в рост человека красовались фигуры пиратов. В другом месте 
были нарисованы все виды морского холодного оружия: кортики, сабли, ножи. 

Такую жизнь мы вели, пока "форт", где мы базировались, не разгромил школьный 
сторож. За мазню досталось обоим. Да еще и на чердак лазить запретили. 

Что было делать? 

За школьным забором, неподалеку от кладбища, находилась почти никогда не 
высыхавшая огромная лужа. Мы превратили ее в "океан" для нашего "флота". Газеты 
и оберточную бумагу использовали как строительный материал для наших кораблей. 

Скоро у каждого из нас было приготовлено десятка по три бумажных кораблей. Мне, 
как младшему, товарищ приказал вывести свой флот на середину моря и пустить по 
ветру. Корабли Бориса, имея большую парусность, должны были настичь мой 
отступающий флот и в "жестоком морском сражении" уничтожить его. А чтобы 
сражение получилось достаточно эффективным, мы насыпали в корабли пороху и 
положили фитили различной длины. 

Выполнив это дело, "адмиралы" обоих флотов засучили выше колен штаны и 
последовали стороной, каждый за своими кораблями, чтобы исправлять при 
необходимости их курсы. 

И вот флоты сблизились. Корабли сбились в кучу. Некоторые шли борт о борт 
вместе, фитили стали догорать. Огонь достиг "пороховых погребов", и один за 
другим начались взрывы. Мы вошли в такой азарт, что даже осипли от крика и, 
доказывая каждый преимущество своего флота, тут же посреди лужи начали тузить 
друг Друга. 

Наступили сумерки. Мокрые с головы до ног, но в полном восторге от своей затеи 
возвращались мы домой. И хотя получили немало подзатыльников от матерей, на 
следующий же день возобновили нашу игру... 

Прекрасны годы беззаботного детства! Но скоро они кончились. 

Однажды вечером в 1929 году к нам на хутор приехал посыльный из станичного 
Совета. Отца вызывали на собрание в станицу. 

- Сядь на коня, далеко, - посоветовала мать. 

- Ничего, - возразил отец, - конь за день устал Я лучше пешком. 

Ушел он тогда и больше не возвратился. Нашли отца недели через две, в степном 
колодце. Голова была разрублена топором, вся грудь в ножевых ранах. 

Мать не перенесла этого. Она умерла вскоре же после гибели отца. Я оказался на 
попечении бабушки. Жили впроголодь, побирались по соседям. Терпел я терпел 
такую жизнь и подался в Краснодар, стал беспризорничать. У меня появились новые 
товарищи, совсем непохожие на прежних. Мы промышляли на базарах, ночевали на 
чердаках, в заброшенных подвалах. Как-то нам "посчастливилось" стащить кошелек 
с деньгами. Стали делить добычу. Вдруг подходят взрослые парни и требуют отдать 
кошелек им. Я запротестовал и... очнулся в больнице, с тяжелой ножевой раной. 

Нет худа без добра. Из больницы попал в детский дом, где и закончил семилетку. 

Захотелось учиться дальше. Вместе с одним из моих друзей по детдому Юрием 
Сотниченко поехали в город. Сунулись по наивности в институт местной 
промышленности. Там над нами посмеялись и вежливо выпроводили: 

- Окончите сперва десятилетку. 

Тогда мы решили проситься воспитанниками в кавалерийский полк. Но и здесь нас 
постигла неудача.