сверкнул глазами. 

- Кто там? Выходи, поговорим начистоту! И с презрением сплюнув, добавил: 

- Струсил... А меня, красного казака, не испугать. Мы за новую жизнь голов не 
жалели. Так-то, граждане, - обращаясь уже ко всем, продолжал он. - Не такие ли 
крикуны загнали тогда нас к берегу Кубани и на пики подняли над обрывом?.. 

Отец сорвал через голову рубаху, обнажая грудь со страшным багровым шрамом. 

- Смотрите, какую отметину сделали. И то не испугался... 

Во мне росла гордость за отца. 

- Мой отец самый смелый, - хвастался я ребятам, - никого не боится. 

И сердился на мать, которая вечерами, когда в доме собиралась вся семья, 
говорила: 

- Постерегся бы ты, Ефим. Что у тебя, две головы на плечах? Убьют, куда я с 
малыми денусь? 

- Ничего, - отшучивался отец, - не так страшен черт, как его малюют. Верно, 
Андрейка? 

- Верно, - соглашался я и забирался к нему на колени. 

Я любил такие вечера. Трещал огонь в печи, и было как-то особенно хорошо в 
небольшой хате, которую мы снимали у одного из богатеев. Отец рассказывал о 
войне, о знаменитом походе Таманской армии. Я прикрывал глаза, и мне грезилось, 
что в одной из бричек трясемся и мы вместе с матерью и старшим братом. 

А отец тем временем уже спрашивал брата: 

- Ну как, сынок, уроки приготовил? 

- Все, папа. 

- Учись хорошенько. Теперь наша власть, много грамотных людей надо. 

- Я механиком буду на тракторе, - уверенно говорил брат. 

- А я моряком! - мечтательно вставлял я, спрыгивал с колен отца и лез на лавку, 
посмотреть прибитую на стене репродукцию картины Айвазовского "Девятый вал". - 
Во, какие волны, а моему кораблю все нипочем. 

- Сперва подрасти, морячок, - ласково обнимала меня мать. 

- Подрасту и буду моряком, - упрямо твердил я. 

- Будешь, будешь, сынок, - отец брал меня на руки и подбрасывал вверх, 
насколько позволял наш низенький потолок. 

Долгожданным было для меня в том году первое сентября. Еще с вечера приготовил 
специально сшитые для школы рубашку и штаны, начистил первые в своей жизни 
маленькие сапоги. Но самой большой моей гордостью была шапка-кубанка с красным 
верхом. 

Утром брат взял меня за руку и повел в школу. У крыльца нас встретил учитель 
Яков Сергеевич Деревянко и шутливо сказал: 

- Проходи, проходи, иногородний казак. 

Еще с времен Екатерины Второй жители Кубани делились на казаков-старожилов и 
иногородних - крестьян, оседавших в крае в поисках куска хлеба и работы. Многие 
иногородние обзаводились своим хозяйством, но большинство батрачило у 
казаков-богатеев. 

Отец мой тоже был из иногородних, однако в войну служил в казачьем полку и 
теперь имел право носить казачью форму. Потому-то учитель, глядя на мою кубанку,
 и назвал меня "иногородним казаком". 

Мое желание учиться было велико. Особенно хотелось научиться читать, чтобы не 
зависеть от брата, который в вечерние часы по моей просьбе читал иногда вслух о 
каком-либо морском путешествии или сражении. 

А брат подзадоривал: 

- Долго еще помусолишь букварь, прежде чем сам читать станешь.