положения". Подписано: Сталин. 

Приказ был доведен до сведения офицерского состава, старшин, и, естественно, 
охотников нарушать его не находилось. 

Благородные цели войны диктовали поведение, исполненное благородства, Красной 
Армии, вступавшей в Европу, пусть пока на ее задворки, каковыми Запад считал 
восточную Польшу. 

А. Б.: Я бы сказал - рыцарское, и не боюсь этого слова. 27-летний младший 
лейтенант Саша Бучин, во всяком случае, меньше не думал о своих боевых 
товарищах и себе. Он приготовился к встрече с "заграницей". Оглядел себя в 
зеркале: фуражка с черным околышем и погоны с эмблемой - танки 
свидетельствовали о его принадлежности к танкистам. Это не было его 
изобретением, органы обожали маскировать тех, кто проходил по их списочному 
составу. Посему водитель превратился в "танкиста". Диагоналевые бриджи, 
отглаженная гимнастерка х/б, естественно, б/у, терпимо изношенная. Начищенные 
сверх меры кирзовые сапоги. Младший лейтенант остался доволен и широко 
улыбнулся своему отражению в зеркале. Освободитель! 

Щеголеватый "офицерский" вид (вот только "кирза" на ногах подводила) приобрести 
было не очень сложно - спецпоезд переместился в Хелм, сразу за 
советско-польской границей. До линии фронта было не очень далеко, так что концы 
в поездках были невелики и по сухому летнему времени неутомительны. Почти сразу 
пришлось расстаться с представлением о том, что все на освобожденной 
заграничной земле готовы по-братски обнять нас и прижать к груди. Мой бравый, 
отутюженный и нарядный (в собственных глазах!) вид никого не удивлял и не 
трогал, местные жители в массе были одеты много лучше. В лесах около Хелма 
стали находить предательски убитых наших бойцов и командиров. Политработники не 
упустили случая объяснить, что это вылазки "отдельных" вражеских элементов. 
Малопонятно, особенно в районе, где ощущался смрад от дыма из труб крематориев 
немецкого лагеря уничтожения Майданек, что в трех километрах от Люблина. Среди 
полутора миллионов жертв нацистских палачей были и поляки, хотя в персонале 
лагеря, как показали судебные процессы, попадались также поляки. 

Далеко не все, видимо, в Польше понимали, что фашисты готовили одну судьбу для 
всех славян - быть рабами, непокорных ждал крематорий. Жуков сразу после взятия 
Люблина съездил в Майданек. Я был в отлучке, и маршала отвез в лагерь вместе с 
Лидой Захаровой один из наших водителей - Витя Давыдов. Лида рассказывала мне, 
что Георгий Константинович был потрясен до глубины души немецкими зверствами. 
Сама она не могла без слез говорить об увиденном. Улучив время, я с ребятами 
отправился в Майданек. 

Еще не успели предать земле трупы погибших, в громадном рве лежали трупы убитых 
выстрелами в затылок советских военнопленных, но заметно опустели недавно 
переполненные склады, куда немцы собирали одежду и обувь убитых. Мы по простоте 
душевной решили было, что толпы местных жителей сбегались в это страшное место, 
чтобы поклониться загубленным, среди убитых наверняка должны были быть и жители 
Люблина. Может быть, кое-кто пришел для этого, но у основной массы цели были 
иные. Нам навстречу - нагруженные как верблюды поляки. Люблинцы тащили 
корзинами, мешками из гигантского сарая обувь погибших. Говорили, что, когда 
наши вошли в лагерь, там было 850 тысяч пар обуви - от детских ботиночек до 
модных туфель и рабочих сапог. Поляки хватали поношенную обувь без разбора, 
теперь все принадлежало им. 

На освобожденной земле налаживалась жизнь, а на Западе грохотал фронт. Красная 
Армия, оставившая за собой с начала наступления 600 километров, все пыталась 
еще продвинуться вперед. Без больших успехов: по преимуществу приходилось 
отбивать бешеные атаки немцев на наши завислинские плацдармы. К тому же 
разразилось восстание в Варшаве. Маршал несколько раз ездил в наши части, 
вышедшие на подступы к столице Польши. Встречался с Рокоссовским, побывал у 
Поплавского, который командовал польской армией, созданной в СССР. Не из 
постных бесед политработников, а по собственному опыту мы понимали, что 
восстание затеяно с недобрыми целями. Хотя в Люблине обосновалась новая власть 
- Польский комитет национального освобождения, вылазки аковцев - Армии Крайовой,
 подчинявшейся польскому "правительству" в Лондоне, не прекращались. 

Было вдвойне, втройне обидно за происходившее - стояло чудесное лето, природа 
радовалась, а на польской земле шло мрачное сражение. Красная Армия один на 
один дралась с вермахтом при общей пассивности, а иногда и враждебности местных 
жителей. За них же отдавали жизнь наши бойцы и командиры! Г. К. Жуков в те 
прекрасные августовские дни почернел от забот. Мы понимали его, к привычным 
военным делам добавились хлопоты с вздорными и скандальными польскими деятелями.
 Во всяком случае, после встреч, хотя и редких, с ними маршал выглядел не 
лучшим образом. Ему приходилось держать себя в руках политика. Под барабанную 
дробь не только армейских, но и центральных наших газет о традициях 
советско-польской дружбы, пролетарском интернационализме, братстве и прочем в 
том же духе. 

Приятной паузой, давшей хоть какую-то разрядку, была неожиданная поездка Жукова