портрета Г. К. Жукова. На другой день после введения осадного положения в 
городе. Тогда как-то не было принято отмечать таким образом военачальников, мы 
расценили это как гарантию того, что врагу не видать столицы СССР, как своих 
ушей. 

Н. Я.: Газетчики, близкие к власти, знали, что это было сделано по распоряжению 
Сталина. Редактор "Красной звезды" Д. И. Ортенберг даже счел, что тем самым 
Сталин давал понять Жукову - на конфликте с ним в июле 1941 года, закончившемся 
снятием с поста начальника Генштаба, "поставлен крест". Много спустя после 
окончания Великой Отечественной Ортенберг поделился этими мыслями с Жуковым. 
Тот ответил: 

"Наивный ты человек. Сталин не раз мне звонил и все спрашивал: удержим ли 
Москву? И хотя я его убеждал: не сдадим столицу, уверенности у него в этом все 
же не было. Он и подумывал, на кого бы в случае поражения свалить вину. 
Вспомним историю с генералом Павловым". 

Н. Я.: Как вы думаете, проявлялось ли это внутреннее убеждение, о котором Жуков 
поведал спустя десятилетия, в его действиях в то время? 

А. Б.: Мы, люди, жившие и работавшие рядом с Жуковым, ни о чем таком и 
помыслить не могли. Лозунгом момента, которому верили и свято выполняли, было: 
"Все для фронта, все для победы!" 

Глубокая осень и часть зимы 1941 года слились для меня тогда в какое-то тусклое 
время, то, что в мирные дни было из ряда вон выходящим, стало повседневностью. 
Жукову было очень и очень тяжело, и он в октябре и ноябре крайне редко бывал в 
войсках, день и ночь работал в штабе фронта в Пер-хушкове. Зато И. В. Сталин 
часто дергал комфронта, вызывал его в Кремль. Эти поездки, почти всегда ночные, 
труда не составляли - от Перхушкова до Кремля долетали минут за 35-40. Как-то 
раз этот маршрут проскочили быстрее - у Георгия Константиновича разболелись 
зубы и нужно было попасть в поликлинику на улице Грановского точно в 
назначенный врачом час. Жуков терпеть не мог опаздывать. По какой-то причине с 
выездом замешкались и полетели! 120-130 километров. Успели. 

Бедов дал мне грубый нагоняй. Как посмел оторваться от машины сопровождения с 
охраной. Орал, матерился, грозил кулаком (потом он оставил эту манеру, я, 
обозлившись, за словом в карман не лез). А тогда стращал трибуналом, всяческими 
карами. Все на жаргоне матерого чекиста, который я к тому времени хорошо изучил 
от "прикомандированных товарищей", то есть не то охранявших, не то стерегших Г. 
К. Жукова. Каждый раз, когда охрана отставала, а было это нередко. Бедов 
бесился. 

В нашей маленькой группе обслуживания генерала армии были мастера на все руки: 
адъютанты, повар, ординарец, охрана, водители. В самые мрачные дни битвы за 
Москву, как солнечный лучик, появилась девушка лет двадцати, фельдшер. У Г. К. 
Жукова она, Лида Захарова, дослужилась за войну до звания лейтенанта 
медицинской службы. Более доброе, незлобивое существо трудно себе представить. 
Мы привязались к ней все, но она, конечно, никогда не забывала, что прислана 
следить за здоровьем Георгия Константиновича. Застенчивая и стыдливая, Лидочка 
терпеть не могла грубостей и положительно терялась, когда занятый по горло 
Георгий Константинович отмахивался от ее заботы. Иной раз уходила от него со 
слезами на глазах. 

Георгий Константинович по-своему сурово, в хорошем смысле любил Лиду. Тиранил, 
конечно, по-солдатски посмеивался над девицей, которую занесло к нам на войну. 
Немало людей сменилось в группе обслуживания Жукова в те годы. Лида оставалась. 
Безропотная, работящая, робко любившая грозного и громкого военачальника, 
который, увы, не укорачивал свой нрав даже с лейтенантом медицинской службы. 
Лида, наверное, ждала и так не дождалась, чтобы он стал другим. 

В тот 1941 год зима рано пришла в Подмосковье. Уже с октября снег валил и валил,
 резко похолодало. "Бьюик", конечно, был незаменим для поездок в Москву, но 
проходимость у этой в других отношениях прекрасной машины была невелика. 
Безотказный ГАЗ-61 не отапливался, брезентовый верх совершенно не держал тепла. 
А нужда заставляла ездить на нем в большой мороз. Например, к комдиву 
Белобородову. 

Когда возвращались, Жуков брезгливо сказал: "Вшивая армия". 

В воспоминаниях А. П. Белобородова я прочитал, что как раз во время пребывания 
комфронта в дивизии доставили "языка". Белобородов вышел взглянуть на добычу - 
немец, закутанный в женский шерстяной платок. По платку, по вороту шинели и по 
плечам ползали вши. Белобородов упрекнул разведчиков - хоть бы веником обмели, 
неудобно перед командующим. Услышав эти слова, Жуков приказал ввести пленного. 
Взглянул на него и сказал: 

- Вшивая армия - факт знаменательный. Запишите его в журнал боевых действий: 
пригодится историкам.