полковник Георгий Иванович Анисимов. Я его знал по службе в мирное время, знал, 
что он окончил Академию Генштаба, и был приятно удивлен, когда он появился у 
нас в Озерках. Смелый, горячий, полковник как будто был создан для десантов или 
рейдов по тылам врага. Не так давно его дивизия участвовала в наступательных 
боях под Ерзовкой, у Волги, в трудных условиях, без серьезной огневой поддержки,
 продвинулась километра на полтора, понесла потери. Скорое на руку армейское 
начальство поспешило снять комдива, но Рокоссовский терпеть не мог 
несправедливого отношения к кадрам, восстановил Анисимова в должности, а так 
как дивизия ушла на переформирование, прислал полковника в 65-ю в качестве 
резервного офицера. Георгий Иванович жаждал проявить себя, поскольку все-таки 
была задета его командирская честь. 

От мыслей оторвал полевой телефон. На проводе - начальник штаба фронта. 
Разговор начался на самых высоких тонах. 

- Три-пять километров! Позор!.. Что прикажете в Ставку сообщать?.. 

- Позвольте, откуда такие цифры? Наш правый фланг продвинулся на восемь 
километров!.. 

- Ничего не знаю! Передо мной данные вашего Глебова. 

Продолжать разговор в таком духе было невозможно. Наконец он закончен. В 
блиндаж вошел Горбин. Ему попало по первое число за недоработку штаба, хотя он, 
разумеется, меньше всего был в ней повинен. 

- Солдаты кровь проливают, а вы... 

Майор стоял навытяжку, низко нагнув голову, так как был высок и не умещался в 
блиндаже. Вид у него был крайне унылый. 

- Обиделся? 

- Майорам на генералов обижаться не положено, товарищ командующий. 

- Вот это правильно... Поедем обедать... Весь день не евши. 

В Дружилинском, километрах в двух от НП, ожидал Геннадий Бузинов. Он быстро 
раздул сапогом самовар, положил на свежестроганые доски стола несколько кусков 
пиленого сахара и нарезал ржаного хлеба. 

Подвывая на подъеме моторами, приближались автомашины. 

- Геннадий, останови, скажи, что мы здесь. 

Вошли Глебов, Радецкий, за ними Лучко, Бабаскин и Липис. 

Начальник штаба подозрительно долго очищал у порога сапоги от грязи, но злость 
моя прошла, и он отделался сравнительно дешево. 

Пока еще нам не удалось достичь быстроты в обработке данных о себе и о 
противнике. Между прочим, мешала одноступенчатость управления при девяти 
стрелковых дивизиях. Жизнь подсказывала: нужно снова вводить корпуса. 

Радецкий сказал мне, что он через Галаджева уладит дело с Малининым. Лучко 
доложил о готовности 252-й дивизии. Переправившись вечером через Дон, она 
теперь находилась у высоты 218, юго-западнее Ореховского. Люди рвутся в бой. 
Комдив Шехтман с начальником артгруппы поддержки выехал к командиру 27-й 
гвардейской ориентироваться на местности и уточнить ряд вопросов совместных 
действий. По данным разведки, румыны начали отвод сил на Платонов, Цимловский, 
создаются условия для быстрого броска вперед. Член Военного совета закончил 
доклад сообщением о пленных: 

- Мы с Никитиным говорили с девятнадцатью румынскими солдатами. Они ошалели от 
нашего удара и сдались в плен в первой траншее. Все из штрафной роты. 
Утверждают, что большинство румын настроено против Гитлера. Запуганы. С одной 
стороны, нас боятся - офицеры наговорили им, что в плену их ожидают Сибирь и 
расстрел; с другой - боятся немецких пулеметов, установленных у них за спиной. 

Филипп Павлович предложил отпустить этих пленных, утверждая, что они всю роту 
приведут. 

Откровенно говоря, самым лучшим пропагандистом среди солдат врага, на мой 
взгляд, тогда была "катюша". У гвардейских минометных дивизионов такие 
аргументы, что спорить невозможно. Однако мы решили пойти и на меру, 
предложенную Лучко. Удалось!.. Все пленные вернулись и привели с собой еще 47 
человек. Значение этого случая не следует преувеличивать. У нас преобладает 
взгляд, будто сателлиты фашистской Германии только и делали, что поднимали руки.
 К сожалению, они еще и сражались, и довольно стойко, хотя и не так, как немцы. 
Гитлеровским генералам (Манштейну, Дёрру и другим) выгодно валить все на своих