дрожащим от страха человеком стоял другой - спокойный, неторопливый, стоял во 
весь рост. И тот, у кого оставалась в душе хоть крупица самолюбия и чувство 
стыда, не мог не подняться и не встать рядом с Николаевым. Примерно такое же 
чувство испытывал и я. Глядя на него, я тоже поднялся и тоже пошел, и у меня 
была злость на тех, кто еще лежит, и я так же, как другие поднявшиеся бойцы, 
орал на тех, кто еще лежал, чтобы они вставали и шли. И они вставали и шли и 
орали на других. И так понемногу двигалась вся цепь необстрелянных людей, на 
ходу становившихся обстрелянными. 

Впереди на косе было что-то вроде гребешка (нанесенный ветром песок). Коса 
немного сужалась и шла от этого гребешка к морю вправо и влево с заметным 
уклоном. Мы с Николаевым пошли по правой стороне. Окопы, до которых нам надо 
было добраться, были теперь уже метрах в двухстах или в ста пятидесяти. Вдруг 
минометный огонь прекратился и треснули первые пулеметные очереди. Пули 
просвистели и прошуршали где-то близко на земле - звук, знакомый еще по 
Халхин-Голу. Услышав этот свист и шуршание, я распластался на земле. Николаев 
тоже на секунду скорее присел, чем прилег. Я видел и запомнил его позу. Он 
словно прислушивался к чему-то, а потом поднялся и быстро побежал вперед, к 
окопам. За ним побежали и мы. 

Просвистело еще несколько пулеметных очередей. В эти секунды мне казалось, что 
немцы стреляют из окопов прямо в нас, но когда мы добежали, то оказалось, что 
те окопы, к которым мы добежали, были пусты. По нас стреляли откуда-то слева, 
из-за гребня песка, и спереди и сверху - из Геническа, до которого теперь было 
метров четыреста или пятьсот. 

- Нет тут никого, - сказал Николаев, когда мы спрыгнули в окоп, и, сняв фуражку,
 вытер потный лоб платком. - Посидим, подождем, как там слева. 

Большая часть окопов находилась налево за гребешком, а мы попали в крайний 
правый окоп. Слева еще стреляли, потом сразу все стихло. Из города тоже больше 
не били ни минометы, ни пулеметы. 

К нам через песчаный гребешок, пригибаясь, подбежал и спрыгнул в окоп командир 
роты. Он сказал, что все окопы заняты и кто там располагался тремя часами ранее,
 никого теперь нет - так он выразился о немцах. 

- А наши убитые с ночи там лежат? - спросил Николаев. 

- Лежат как будто, - сказал командир роты. - Сейчас разберемся. Что прикажете 
делать? 

- Закрепиться, - сказал Николаев. - Поправьте окопы. Закрепитесь и сидите. 
Будете здесь сидеть, а другая рота подойдет, сзади вас будет. А пока сидите, 
какой бы ни был огонь. Сидите и все! 

...22 сентября мы с Николаевым поехали на Сиваши. 

Сиваш обороняла хорошая дивизия, в основном кадровая, которой командовали 
полковник А. Н. Первушин, комиссар дивизии полковой комиссар И. И. Баранов, 
начальник штаба полковник И. А. Севастьянов. Первушин мне очень нравился своим 
мужеством, смелостью и способностью быстро разбираться в сложной обстановке..." 


Событиями, о которых рассказал К. М. Симонов, и закончились боевые действия в 
районе Чонгарского полуострова. Никаких попыток противник здесь более не 
предпринимал. Командование армии спешно укрепляло 276-ю дивизию. В частности, 
парторганизация Крыма послала в нее несколько сот коммунистов с целью повысить 
стойкость в обороне. Но воевать дивизии осенью 1941 года уже не довелось, 
поскольку дальнейшие бои развернулись на левом крыле. 

Наши части на Перекопе с 12 сентября фактически уже втянулись в бои и вели их 
беспрерывно вплоть до 24 сентября, когда Манштейн двинул на перешеек свои 
главные силы. В течение этих двенадцати дней в Армянске, на Перекопском валу и 
в "Червоном чабане" все гремело, гудело и содрогалось под бомбежками и 
артиллерийским огнем противника. 12 сентября был первый массированный удар 
авиации по Перекопу, и о этого времени активность 4-го немецкого воздушного 
флота ежедневно повышалась. Хотели выковырять и выдолбить все, что тут 
окопалось и ждало встречи с врагом. Но, как уже было мною сказано, не на тех 
напали - дивизия была кадровой, офицеры знали, что нужно делать, люди были 
укрыты и дух их высок. Мне Ф. И. Винокуров с нескрываемой гордостью говорил, 
что именно в эти дни "триста человек приняли в партию!.." Он лично в окопах 
вручал молодым коммунистам партийные билеты и в опорном пункте "Червоний чабан" 
вручал - немцы отбомбятся. улетят, и секретарь парткомиссии собирает товарищей 
под кусточками в своей неизменной островерхой буденовке, делавшей его похожим 
на комиссара гражданской войны. Этот тридцатилетний выходец из крестьян не был 
профессиональным военным, только становился им. В свое время он отслужил 
действительную рядовым зенитчиком (пришлось на Ишуни вспомнить этот опыт!) и 
работал по воле народа председателем райисполкома на Орловщине, пока в 1939 
году не пошел в счет трех тысяч по партмобилизации на политическую работу в