недостаточно, чтобы развить промысел. Иногда к берегам подходят большие стада 
редкого обитателя полярных морей – нарвала, или, как его еще называют, 
единорога. Остров Рудольфа посещают и белые медведи, которые нередко продолжают 
отсюда свой путь дальше на север.

Для аэродрома мы использовали шарообразную вершину глетчера, покрытую 
полуметровым слоем липкого снега. Этот естественный аэродром прозвали «куполом».
 В северную сторону от вершины купола идет равномерный полуторакилометровый 
уклон, заканчивающийся обрывом в море. С этой, самой природой созданной горки 
очень удобно взлетать тяжело нагруженным самолетам.

Мы ожидали на острове погоду, чтобы лететь наверняка, не подвергаясь опасному 
риску обледенения.

5 мая около полудня Павел Головин на двухмоторном разведочном самолете «Н-166» 
вылетел на полюс. В пути Головин регулярно сообщал о местонахождении машины. 
Через пять часов после старта он передал:

«Широта 90… Под нами полюс… Легли на обратный курс. Головин».

Вечером молодой полярный пилот рассказывал нам о своем полете, о ледовой и 
метеорологической обстановке в районе полюсу.

Наконец наше томительное ожидание кончилось. На 21 мая синоптик экспедиции Б. Л.
 Дзердзеевский дал благоприятный прогноз погоды. Командование назначило старт. 
Решено было, что первой на полюс вылетит флагманская машина, а остальные три 
останутся на острове Рудольфа впредь до особого распоряжения.

В 4 часа 52 минуты «Н-170» оторвался от «купола» и, легко пробив облака, взял 
курс на Северный полюс.

Еще в Москве мы долго обсуждали план этого полета. Тогда Шмидт предупредил, что 
вопрос о последнем этапе полета на Северный полюс будет решен на острове 
Рудольфа. И вот сейчас выяснилось, что лететь на полюс сразу четырем самолетам 
рискованно. Можно повредить всему делу. Мы летели в неизвестность. Как долго 
придется искать площадку для посадки, какая нас встретит погода – никто более 
или менее точно сказать не может. Могло случиться и так, что, прилетев на 
Северный полюс и покружив над ним, ушли бы обратно, потеряв двадцать восемь 
тонн горючего. Поэтому и было решено лететь одному самолету.

Начали выбирать машину. Все самолеты хороши, пилоты тоже неплохие; каждый пилот 
хочет быть первым на Северном полюсе. Шмидт собрал совещание, выслушал всех нас 
по очереди и сказал:

– Как вы, друзья, ни спорьте, а нужно решать справедливо. Кто первый подал 
мысль и ратовал о полете на Северный полюс? – Водопьянов. Должен ли он свою 
мечту воплотить в жизнь? Конечно, ему и карты в руки. Пусть он летит первым.

Вторым пилотом назначили меня, штурманом – Спирина, старшим бортмехаником – 
Бассейна, механиками – Морозова и Петенина, радистом – Симу Иванова. С нами 
летел персонал будущей дрейфующей станции – Папанин, Ширшов, Кренкель и Федоров,
 начальник экспедиции Шмидт и кинооператор Марк Трояновский. Всего на борту 
было тринадцать человек.

Мы шли на высоте 2 600 метров. Облака постепенно редели, и в просветах между 
ними виднелись сплошные ледяные поля. Уже около восемьдесят шестой параллели мы 
видели только кое-где небольшие трещины. Льды казались довольно ровными и 
гладкими. Это радовало нас, давало уверенность в том, что на Северном полюсе мы 
найдем подходящий ледовый аэродром. Вскоре облака стали сгущаться. Перешли на 
полет вслепую.

На восемьдесят восьмом градусе наш самолет выскочил из облачной пелены. Под 
нами простирались ледяные поля, изрезанные трещинами и разводьями. Но это был 
совсем уже другой лед – более мощный, с крупными нагромождениями.

Проходим восемьдесят девятую параллель. До Северного полюса остается немногим 
больше ста километров. На горизонте видим колоссальную облачную завесу. Она 
опускается почти до самого льда. С волнением приближаемся к ней: неужели полюс 
закрыт облаками?

Мы летим дальше, старательно отыскиваем просветы в облаках, чтобы определить 
возможность посадки. Проходят минуты…

Вдруг из штурманской кабины к нам, согнувшись, пробирается Спирин. Лицо 
радостное, глаза блестят. Подошел и таким ласковым полушепотом говорит мне (а 
мотор шумит, заглушает):

– Под нами полюс, полюс под нами…

Я, конечно, сразу же посмотрел в окно.