пропали: самолет сел на их аэродром. Через пятнадцать минут получаю 
радиограмму: весь лагерь в восторге. Нас поздравляют с удачным полетом.

С полетом мне действительно повезло: на следующий день температура упала до 
минус 28°, подул сильный ветер, поднялась пурга, и до самого конца всех 
спасательных работ температура колебалась в пределах минус 26 – 32°. Я пробовал 
подниматься в Ванкареме, но мотор останавливался.

В первые дни своего пребывания в Ванкареме я не знал, куда себя деть; не спал 
ночью, в особенности если поднимался сильный ветер. Вот когда я почувствовал 
всю спайку нашего коллектива, понял, как он мне дорог! Я знал, что такое 
сильный ветер в лагере, я знал, что происходит там, и мои опасения не были 
напрасны.

За день до прилета в Ванкарем двух самолетов – Каманина и Молокова – мы 
получили радиограмму:

«Аэродром в лагере Шмидта поломало, от полета в лагерь воздержитесь до особого 
сообщения».

Я знал, какую героическую работу по восстановлению аэродрома ведут челюскинцы. 
Потом выяснилось, что они работали день и ночь.

На следующий день вечером нам сообщили: «Площадка готова». Мы встали в 2 часа 
ночи, подготовили машины. Утром из Уэллена прилетел Слепнев, а за ним Каманин и 
Молоков. Теперь у нас три машины.

Каманин с штурманом Шелыгановым и Молоков, не останавливая машин, вырулили на 
старт, чтобы лететь в лагерь. Вслед за ними, разгрузив машину и погрузив собак 
и нарты, вылетел Слепнев с Ушаковым.

На этот раз все обошлось благополучно. Через час мы получили радио:

«Машина Слепнева в лагере, Каманин и Молоков вернулись обратно в Ванкарем».

А еще через час они оба снова поднялись и удачно прилетели в лагерь. К вечеру 
на землю высадилась партия из пяти челюскинцев.

А где же Слепнев? Вскоре выяснилось, что при посадке был сильный боковой ветер, 
самолет Слепнева влетел в торосы, и машина слегка повреждена. Сегодня она будет 
отремонтирована. Сюда прилетит только завтра. Значит, ночевка в лагере.

Погода стоит неустойчивая, нет уверенности, что завтра можно будет лететь. 
Ночью может подняться ветер и поломать аэродром. И не вылетишь! Хорошо, если 
только аэродром поломает, а вдруг лед раздавит машину?! Вот что больше всего 
меня тревожило.

Опять ночь без сна, полная тревоги…

Наутро лег туман, к вечеру разыгралась пурга. На второй день в лагере произошло 
сильное сжатие льдов. Челюскинцы не спали: не до сна было. Часть людей 
бросилась на аэродром спасать самолет Слепнева.




Победа осталась за нами[11 - Из стенограммы речи М. С. Бабушкина на вечере 
встречи коллектива МОСПС с участниками похода на «Челюскине» 2 июля 1934 года.]


Хорошо запомнились мне дни эвакуации лагеря. Первым рейсом Молоков и Каманин 
вывезли на материк только пять человек. В лагере не нашлось желающих ложиться в 
«сигары», подвешенные под плоскостями самолета. В эти «сигары», сделанные из 
толстой фанеры, обычно укладывается грузовой парашют. Молоков решил перевозить 
в них людей; тогда каждым рейсом он мог бы брать на два человека больше. Люди, 
получившие такое приглашение, видимо подумали: «Нам здесь, на льдине, тепло, мы 
к такой жизни привыкли, а эти подкрыльные сооружения не больно надежны, лучше 
подожду». Словом, никто туда не полез.

Правда, уже на следующий день, когда поднялся туман, льды раздавили барак и он 
ушел под воду, отношение к «сигарам» изменилось. В лагере стали поговаривать: 
«А ведь в них, право, неплохо, – пожалуй, даже лучше, чем в кабине самолета».

Снова прилетели Молоков с Каманиным, и около «сигар» образовалась очередь. 
«Пионеры сигарных перелетов» утверждали потом, что лететь в них великолепно: 
уютно, тепло, совершенно не дует…

Между Ванкаремом и лагерем начались регулярные полеты. Дело пошло быстро.

11 апреля вернулся Слепнев. В лагере с ним произошло смешное происшествие. Еще