Наши женщины все время держались с большим достоинством, ни разу не проявив 
страха или паники. Они трудились наравне с мужчинами и обижались, когда их 
освобождали от тяжелой физической работы, например от постройки аэродромов. 
Когда женщинам сказали, что они будут вывезены на материк с первым самолетом, 
раздались такие возгласы:

– Почему мы, женщины, должны покинуть лагерь первыми, когда здесь есть слабые 
мужчины?! Их и следует отправить в первую очередь.

Пришлось перейти на «дипломатический» язык:

– Поймите, что за нами следит весь мир. Что скажут за рубежом? Ведь там плохо 
разбираются в нашей жизни, не понимают, что у нас в СССР женщина стоит наравне 
с мужчиной. За границей еще, чего доброго, скажут: «Какие звери большевики – 
отправили сперва мужчин, а потом уж женщин»…

Этот довод произвел впечатление. Женщины согласились лететь первыми.

Когда женщины и дети покинули лагерь, нас уже не терзали опасения за их 
здоровье. А ведь дети легко могли заболеть в необычных условиях лагерной жизни.

Из всех челюскинцев серьезно захворал только Шмидт. Правда, потом, когда люди 
прибыли на материк, несколько человек заболели гриппом. Врачи объясняли это тем,
 что мы долгое время жили среди льдов, на свежем воздухе, где нет инфекции; наш 
организм, так сказать, «разучился» бороться с микробами.

Барак, в котором жили женщины и дети, был рассчитан на сорок человек, и после 
отлета Ляпидевского осталось много свободных мест. Расселились мы довольно 
удобно.

В ночь на 6 марта опять поднялся сильный ветер, началась передвижка полей, и 
льдина, на которой расположился лагерь, треснула как раз под бараком. Это 
произошло ночью, но у нас всегда дежурили вахтенные.

Мгновенно началась эвакуация. В бараке имелась запасная дверь; через нее все 
быстро покинули помещение, захватив вещи, спальные мешки, одежду.

Плотники, забравшись на крышу, наскоро перепилили балки. Льды разошлись, и наш 
барак разделился на две части, которые отошли в разные стороны. Мы обосновались 
в одной из половинок. Вторую разобрали на дрова. Стало теснее, но зато теплее и 
даже как-то уютнее. Правда, вначале мы жили по-первобытному, потом все 
устроилось.

В палатках у нас тоже было довольно хорошо. Мы устроили деревянный каркас, 
внутри обили его фанерой, так, чтобы между палаткой и стенками оставалась 
воздушная прослойка. Поэтому в палатках не стало инея. Раньше иней нередко 
покрывал все внутри, таял, и капли попадали за воротник.

В окна вместо стекол вставили аптекарские бутылки: они не промерзали. Для всех 
палаток бутылей нехватило, и тогда мы пустили в дело фотографические пластинки, 
соскоблив с них пленку.

Печи-камельки отапливались дровами или углем. Наши «полярные робинзоны» 
ухитрились использовать и жидкое топливо, спасенное с «Челюскина»: сделали 
форсунки у печек, и они круглые сутки давали тепло. Приходилось без конца 
чистить трубу, потому что при нефтяном отоплении выделялось много сажи и копоти.


Усы и бороды были у всех небритые. Копоть забавно изменяла лица людей. Встанешь 
утром и друг друга не узнаешь. Тогда и порешили мы перейти опять на дрова.

Температура в палатках достигала двадцати пяти градусов тепла. Все раздевались, 
спали в белье, залезая в спальные мешки. Когда печка остывала, становилось 
холодно, как на улице, но в мешках мы этого не замечали.

У самого входа в большую палатку, там, где была раньше кухня, настлали пол. 
Дальше небольшое возвышение – сплошные нары, на которых мы спали. Туда 
разрешалось входить, предварительно сняв обувь. Чистоту поддерживал весь 
коллектив.

Для умывания мы выдолбили в кухне ямку во льду и закрывали ее куском доски. 
Ежедневно все чистили зубы и мылись, благо воды было сколько угодно; мы 
добывали ее, растапливая старый, потерявший соленость лед. Вода хранилась в 
больших бочках.

Так жили в ледовом лагере девяносто два полярника, граждане Советского Союза. 
Мы знали, что наш могучий народ заботится о нас. Товарищ Сталин лично руководит 
спасением челюскинцев. Значит, все будет хорошо!