Попытался к нам пробиться ледорез «Литке». Для него прежде всего и 
потребовалась разведка.

В нашем распоряжении осталось два дня. Расчистили полосу льда шириной в 
шестьдесят метров и длиной в двести метров. Для моего самолета этого должно 
было хватить.

17 ноября приготовили самолет, и я попытался подняться один, облегчив машину до 
предела.

Даю полный газ. Вот-вот самолет оторвется. В это время сдали две свечи.

Самолет провалился и задел лыжей за ропак. Мгновение – и самолет, распластанный,
 уже лежал среди беспорядочно нагроможденных льдин.

Последняя надежда рухнула. Ледорез от нас ушел.

Мы осмотрели самолет. Он был испорчен, но не безнадежно. С помощью плотников, 
которые должны были ставить дом на острове Врангеля, удалось восстановить 
самолет, и в конце ноября мы снова имели исправную машину.

Воспользоваться ею пришлось только после гибели «Челюскина».




Зимовка неизбежна


Марии Семеновне Бабушкиной с борта «Челюскина». Близ берегов Аляски, у мыса Хоп

16 ноября 1933 года

Наконец представился случай послать тебе письмо. По радио многого не скажешь: 
приходится экономить энергию, и каждый из нас может отправить лишь одну 
радиограмму в месяц размером в пятнадцать слов.

Я уже сообщал тебе о том, что нам придется зимовать. Мы застряли и, кажется, 
крепко. Вырваться нет надежды. Будем ждать весны.

В двадцати пяти милях от нас сейчас находится ледорез «Литке». Он пришел к нам 
на помощь, но надежды на него слабые: ледорез сам сильно пострадал. Мы хотим, 
чтобы «Литке» подошел к нам хотя бы миль на пять – тогда можно будет перевести 
на него лишних людей для отправки во Владивосток. С ними я собираюсь отправить 
это письмо.

Завтра утром лечу на разведку. Возле «Челюскина» мы расчистили площадку, но она 
такая маленькая, что я не уверен, можно ли будет подняться.

Мне очень жаль огорчать тебя этим письмом. Но что делать! Наше плавание зависит 
теперь от стихии. Ты не грусти. Я тоже сильно скучаю по дому, но мне еще 
тяжелее будет, если я узнаю, что ты грустишь.

Недавно Шмидт предложил мне выехать с отправляющейся группой. Но разве я 
оставлю здесь товарищей в такую трудную минуту без самолета! Я категорически 
отказался вернуться на материк раньше, чем наше судно закончит поход.

Хотелось бы узнать, как там дома? Как птенцы себя чувствуют? Фотографии твою и 
ребят я повесил над столиком в каюте и, ложась спать, желаю всем вам спокойной 
ночи.

Как только станем на зимовку, я займусь изучением немецкого языка. Передай 
ребяткам, что вызываю их на соревнование. Приеду домой, пусть говорят 
по-немецки, иначе подарков не получат.

Сейчас 12 часов ночи. Утром надо лететь. Письмо допишу завтра. Поцелуй ребят…



Марии Семеновне Бабушкиной с борта «Челюскина». Чукотское море, на траверзе 
мыса Сердце-Камень

22 декабря 1933 года

Дорогая моя! Собирался я продолжать письмо к тебе на другой день, а взялся 
спустя месяц…

Сегодня последний короткий день. Помнишь, мы много с тобой говорили о полярной 
ночи – какая она… В нашем районе настоящей полярной ночи не бывает. Правда, мы