Этот человек с детства плавал на пароходах – если можно так выразиться, сросся 
с пароходом. Но полеты в Арктике он считал детской забавой…

И этого-то человека мне предстояло посадить на самолет и, грубо выражаясь, 
обработать.

О необходимости привлечь Воронина к полетам я думал и раньше, зная, что никто 
лучше самого капитана не увидит и не учтет расположение льда. Мне важно было 
изменить его отношение к авиации, показать ему всю ценность, всю силу самолета, 
заставить его признать, что самолет – это действительно «глаза корабля».

В 18 часов я сделал пробный полет. Мы держались в воздухе двадцать пять минут. 
Мотор работал хорошо.

Сажусь на воду, навстречу отплывает от парохода моторная лодка. Я издали вижу 
стоящего в ней во весь рост капитана Воронина. Лодка подходит. Я останавливаю 
мотор.

Механик перебирается на нос самолета для запуска мотора. Владимир Иванович 
садится на его место.

Я незаметно наблюдаю за ним. Он очень сосредоточенно все осматривает, меня как 
будто не видит. Даже по лицу заметно недоверие к моей маленькой, хрупкой машине.


Заработал мотор. Даю сигнал убрать лодку, поворачиваю самолет на старт и 
включаю полный газ. В течение минуты перед нами завеса из мелких брызг, потом 
все спокойно – мы в воздухе.

Воронин не отрываясь смотрит на развернувшуюся внизу панораму.

Я делаю круг и беру заранее намеченное направление. Под нами причудливо 
расположенные колоссальные площади льда, среди них вьются змейками черные 
полосы чистой воды.

Капитан пристально вглядывается в льды. Мы уже идем против ветра сорок минут. 
Капитан делает знак повернуть обратно. Я поворачиваю, и через тридцать пять 
минут мы садимся около парохода.

Войдя на палубу «Челюскина», капитан протягивает мне руку, и по тому, как он 
жмет ее, я понимаю, что победа за мной.

И я не ошибся. Через несколько минут он с горящими глазами рассказывал, как 
великолепно, что на «Челюскине» имеется самолет. И как страстный 
охотник-промышленник сейчас же добавил:

– Вот бы мне так пролететь над залежкой! Я бы знал тогда, как лучше к ней 
подступиться.

С этого дня все разведывательные полеты я совершал, имея на борту самолета 
наблюдателем капитана Воронина. Владимир Иванович стал одним из самых горячих 
поклонников авиации.

Как-то раз он сказал, что если бы был помоложе, то стал бы учиться летать. И 
сына своего он решил направить в школу авиации.

25 августа в районе острова Уединения я снова вылетел, имея на борту начальника 
экспедиции Отто Юльевича Шмидта и его помощника Ивана Александровича Копусова. 
Было решено обследовать с самолета остров Уединения, снять и зарисовать его 
контуры. Отто Юльевич удачно заснял остров «лейкой». Потом Я. Я. Гаккель, 
геодезист экспедиции, переложил снимок на карту, использовав для уточнения 
местоположения острова астрономические пункты, имеющиеся на нем.

После этого полета мы двинулись к Северной Земле. Через двое суток разводья 
стали отклоняться на север. Решено было произвести разведку. Спустили самолет, 
и в 12 часов я с капитаном Ворониным поднялся в воздух.

Летели мы по направлению к Северной Земле.

Перед нами тянулись колоссальные поля многолетнего льда. Пройти было невозможно.
 Не будь самолета, пришлось бы потерять много дней в бесполезных поисках 
прохода. За это время переменившимся ветром нагнало бы льды, и путь для 
отступления был бы отрезан.

В районе островов Скотт-Гансена мы попали в какой-то ледяной мешок. Спустили 
самолет. Было это 30 августа. Температура начала понижаться. При подъеме брызги 
замерзали, очки покрылись льдом – пришлось снять их. Без очков взлет был очень 
труден. Соленая вода заливала глаза. И только через несколько секунд стало 
легче. Мы были в воздухе.