детей. Однако возле озера смелость покинула койдинских жителей.

– Не бойтесь, подходите ближе! – крикнул им мой: бортмеханик.

Он быстро закрыл чехлами мотор и привязал самолет веревками к кольям, чтобы 
ветер не опрокинул машину. Я остался дежурить у самолета, а механик в 
сопровождении ребят отправился на село.

Потом он рассказывал, что из хат – то из одной, то и» другой – раздавался 
окрик:

– Васька! Володька!.. Иди скорей домой, чтоб тебя разорвало, пострел ты этакий!

Невдалеке от меня переговаривались шамкающие голоса:

– От сатана!.. И кожа на ём черная.

Это о моей тужурке.

– А очи, очи-то бесовские, склянные… Зверя сатана распугает. Помянете, братцы 
родные…

Я поднялся во весь рост. Старцы шарахнулись в стороны. «В этакой чащобе не 
скоро дорогу пробьешь», подумал я.

Потом я узнал, что «носителями культуры» в ту пору здесь еще были сектантские 
главари всех мастей, старцы и старицы. С их помощью скупщики обирали честных и 
доверчивых зверобоев-промышленников. Перед уходом в море на промысел здесь 
служили молебны. Большую часть добычи выманивали у зверобоев «на бога»; 
значительные районы промысла объявлялись священными, и добычу с них захватывали 
вожаки сект, блудливые и жадные деляги. Кулаки владели орудиями промысла и 
держали в своих руках подлинных тружеников моря.

Мне не раз приходилось изумляться, глядя, как здоровый детина, высокорослый 
помор, бесстрашный зверобой, человек огромной физической силы, покорно слушает 
вздорное бормотанье зловредной «пророчицы» или «бати». Дети уже уходили из-под 
их влияния, но взрослые еще оставались рабами предрассудков.

Все человеческие победы и неудачи, все причуды северной стихии приписывались 
здесь некоей «божественной силе». Следовательно, и наш прилет в Койду 
объяснялся «наказанием, ниспосланным за грехи тяжкие». Честный труд, вечные 
заботы о прокормлении семьи, постоянная борьба с природой на опасном промысле – 
все это объявлялось «искуплением за тяжкие грехи».

Немало нелепых прозвищ получил тогда наш самолет: его называли «сатаной», 
«дьяволом», «огненной птахой». Впору было обидеться за машину, да и… за ее 
экипаж.

Когда мы с механиком шли по селу, нас сопровождала – правда, на известном 
расстоянии – большая толпа. Ребятишки стали заговаривать с нами и с робостью 
спрашивать о самолете.

Я остановился и начал с увлечением рассказывать, как строят самолеты и почему 
они летают. Вдруг передо мной появилась «божья старушка» – ни дать, ни взять 
«баба-яга» из детской сказки. Старушенция стукнула о землю деревянной клюкой, 
потом ткнула ею в меня, будто хотела проколоть, как пикой, и начала 
исступленную проповедь:

– Слыхано было от дедов, что придет большущий корабль и пролетит над ним птица 
мерзкая, сатанинская… На шее у той птицы – страшенный дьявол. Наведет он и на 
зверя мор, и на людей мор, и на землю, и на воду… А из брюха той птицы – струи 
огненные…

«Э-э, – думаю, – это про выхлопную трубу мотора. «Техническая» старушка, хорошо 
разбирается».

– Брось, бабка, ругаться. Слетай-ка лучше в небеса. – шутливо предложил 
бортмеханик. – Главный дьявол прокатит весело.

– Тьфу, окаянный, проклятущий, вот я вам… – отплевываясь, бормотала старуха.

Парнишки захохотали, но бабка так свирепо на них взглянула, что смех замер. 
Здесь привыкли ни в чем не прекословить старшим. Смеяться над этой бредовой 
старухой считалось кощунством.




Знакомство с поморами