На другой день мы вылетели на первую разведку. Теперь уже я, наученный опытом, 
усадил своего пассажира в кабину. Да и у него, видимо, пропала охота 
«обогреваться» прежним способом. Разведка получилась удачная: зверя нашли. Но 
скажу тебе: летать над морем – штука безотрадная. Как подумаешь, что машина 
сухопутная и мотор может сдать, становится не по себе. Правда, море почти 
целиком покрыто льдом, но он весь измельченный, искрошенный. Вряд ли возможна 
вынужденная посадка на такой лед… Пожалуй, и костей не соберешь.

– Нет, летать над морем хорошо летом и на гидроплане! – закончил Томашевский 
свой рассказ.

Хотя я и не из трусливых, все же беседа с товарищем оставила у меня неприятный 
осадок. О «пассажире с коньяком» я не беспокоился – таких у меня не будет. А 
вот льды, сознаюсь, смущали меня. Но любовь к природе, стремление увидеть новые 
края и изучить своеобразный зверобойный промысел быстро побороли это смущение, 
и мне еще сильнее захотелось полететь туда, где ходят во льдах корабли и люди 
среди свирепых штормов, густых туманов и суровых льдов ведут свой опасный 
промысел, добывая, подобно отцам и дедам, драгоценного морского зверя.

Вечером я пошел пройтись, посмотреть старый северный город, от которого еще 
веяло былью времен Петра Первого и Ломоносова. Шел по набережной и смотрел на 
Северную Двину. Она тихо спала под снежным покровом, скованная льдом. Около 
пристаней стоял лес из пароходных мачт, кое-где из труб вился слабый дымок. 
Казалось, все уснуло…

Через два дня рано утром, чуть занялась заря, я покинул Архангельск и 
направился к горлу Белого моря, в село Койду. Летел я на самолете «Ю-13».




«Сатана»


Стоял морозный февраль. Как всегда в это время года, сотни тысяч голов 
гренландского тюленя залегли на льдинах в горле Белого моря.

От архангельских старожилов я узнал, что жители села Койды занимаются 
исключительно охотой на гренландского тюленя и ловлей трески. Значительную 
часть своей жизни они проводят на льдах, в море, в том самом горле Белого моря, 
которое сурово, коварно и отличается на редкость изменчивыми течениями. Другого 
промысла здесь не было. Заниматься крестьянством нельзя: кругом унылая тундра.

Мой прилет в Койду можно было сравнить с разрывом бомбы в уснувшем лагере. В 
глухом беломорском селе меня не ждали. Никто и не думал, что когда-нибудь сюда 
прилетит самолет. У поморов имелось смутное представление о самолетах; оно 
сложилось из рассказов солдат, побывавших на фронте. Эти рассказы о диковинном 
летающем аппарате охотники слушали с хитрым молчанием, как подростки – детскую 
сказку…

В этих суровых краях люди еще ни разу не видели, как человек летает, не знали, 
что воздух так же побежден человеком, как и вода, что человек передвигается на 
самолетах по воздуху, как и промышленник на своей лодке по морю; разница только 
в том, что самолет быстрее покрывает расстояние, чем лодка.

И теперь вдруг – как снег на голову свалился – прилетела и опустилась за селом 
невиданная птица: самолет!

Делая пологий разворот перед посадкой, я заметил на земле несколько человек – 
очевидно, местных жителей. Но странное дело: когда самолет опустился, все люди, 
подобно сказочным гномам, внезапно как бы сквозь землю провалились.

Только спустя полчаса вдали за бугром показались человеческие головы. Затем мы 
увидели, как люди осторожно приближаются к самолету и с других сторон. Это 
напоминало перебежку бойцов на фронте перед атакой. Кольцо вокруг нас 
постепенно суживалось.

Впереди, как полагается, авангардом выступали ребятишки. «Ну, это наши будущие 
друзья-приятели!..»

Я прилетел в то время, когда все охотники-зверобои уже ушли в море, к острову 
Моржовец, добывать гренландского тюленя. Дома оставались только женщины, дети и 
древние старики.

Увидев мой самолет, старики с криками «Сатана, сатана!» разбежались по углам, 
призывая небесные силы избавить от соблазнов лукавого. Женщины скликали детишек 
по домам. Но где там! Любопытные пострелята храбро бросились к озеру, где 
опустилась ширококрылая птица.

Перепуганные матери, деды и бабки, набравшись смелости, побежали «выручать»