– Ну, давай, садись… Да ты совсем ослаб…

Подняли они меня и перетащили на телегу.

Крестьяне с опасностью для своей жизни подбирали раненых партизан; вот почему 
телега появлялась несколько раз… Они рассказали о трагическом конце многих 
раненых красных бойцов.

Меня оставили в деревне ночевать, а утром крестьяне отвезли в больницу. Там 
врач удалил все тряпки, которыми была затянута моя раненая нога, и сделал 
перевязку.

Случайно эти крестьяне оказались моими знакомыми. До провокационного 
выступления белогвардейцев я, заядлый охотник, отправляясь стрелять фазанов, по 
пути часто заходил в эту деревню выпить молока.

– Мы тебя, Михаил Сергеевич, в другую деревню свезем, верст за тридцать, – 
сказали мои спасители. – Там спокойнее будет. Поедешь хорошо: запряжем пару 
коней.

Я послал записку Марии Семеновне, чтобы дома обо мне не беспокоились. К тому 
времени семья наша увеличилась: родилась дочь Галя.

После долгих странствований я очутился во владивостокском крепостном госпитале. 
Только выписался оттуда и вернулся в Спасск – подхватил тиф. Болел долго, 
тяжело. Но, видно, сердце здоровое: все перенес. В школе было попрежнему сильно 
большевистское влияние. Товарищи по школе скрыли мое участие в партизанском 
отряде. Меня снова зачислили летчиком-инструктором. Мы находились в 
распоряжении белых, но никакого участия в военных действиях не принимали, 
держались обособленно, выполняя директивы подпольной большевистской организации.


На Дальнем Востоке кипела гражданская война. На Владивосток двигались не только 
партизанские отряды, но и боевые части Красной армии. Под натиском красных 
полков интервенты бежали, а с ними и остатки Семеновцев, калмыковцев и прочих 
белых банд.

Нашу школу перевели во Владивосток. Расположилась она на сопке Саперной. В 
городе распространился слух, что у нас в школе много хорошего вооружения, есть 
пулеметы, бомбы.

А на самом деле у нас было всего-навсего четыре винтовки и пять охотничьих 
ружей.

Накануне освобождения Владивостока штаб белого командования приказал школе 
эвакуироваться со всем имуществом частью в Японию, частью в Китай. Это для того,
 чтобы в руки большевиков не попало. Подали нам два парохода и три баржи. Мы 
категорически заявляем:

– Никуда не поедем!

Приезжают пять белых казачьих офицеров. Мы стоим с винтовками у школы. Офицеры 
подумали, что мы крепко вооружены. Начальник школы говорит, что личный состав 
не желает эвакуироваться за границу.

– Вы обязаны погрузить имущество, – требуют офицеры.

– Нет, имущество мы не отправим: оно – школьное, летное, необходимо здесь, – 
твердо отвечает наш начальник.

– Это ваше последнее слово?

– Да.

– Вас расстреляют.

– Попробуйте только… Удастся ли?

Озлобились они и укатили. Вскоре видим: белые спешно грузятся на пароходы. Нас 
больше не тревожили – видно, побоялись.

Ушли последние вражеские канонерки. Тишина… И в этой тишине раздалось звучное 
цоканье копыт: в город вступала красная конница. По железной дороге двигался 
бронепоезд.

Что тут было! Тысячи людей с восторгом встречали освободителей родной земли.

Представители красного командования приехали к нам: