эту машину. Он объяснил мне систему управления, назначение всех кнопок и 
приборов. Я посидел в кабине истребителя, пощупал все руками и отправился к 
генералу за разрешением подняться в воздух.

- Лети! - сказал он, с нетерпением ожидая, когда прирученный "мессершмитт" 
будет 
кружить над аэродромом.

Я запустил мотор, вырулил, взлетел. Сделал два круга. Машина шла легко. Ничего 
необычного в ее поведении я не заметил. Увидев, что звезды, нарисованные 
бледной 
краской прямо на крестах, еле заметны, я невольно подумал: а вдруг меня 
встретят 
в воздухе наши? Несдобровать тогда. Но все обошлось благополучно.

Приземлился. Командира группы почему-то обеспокоило мое возвращение.

- Почему так мало летал? - спросил он. - Что-нибудь случилось?

- Ничего не случилось, - ответил я. - Хочу пойти на высоту.

На следующий день я испытал "мессершмитт" в высшем пилотаже. Летчику нужно не 
много времени, чтобы оценить машину, если она легко делает горку, быстро 
набирает скорость на пикировании, если он в бою догонял ее на вираже и вместе с 

тем видел, какие дыры в крыльях оставляют снаряды установленных на ней пушек. Я 

опять сравнивал "мессершмитт" с нашей новой машиной ЯК-1 и снова приходил к 
выводу, что в этих самолетах есть что сравнивать.

Через полчаса кувыркания в воздухе я совсем забыл, что в моих руках чужой 
самолет, и, когда заметил вдали наш бомбардировщик СБ, очевидно возвращавшийся 
домой, спокойно направился к нему. Летчик увидел меня внезапно с близкого 
расстояния. Наверно, именно так шарахаются овцы, когда увидят голову волка, 
продравшего крышу сарая. Покачиванием крыльев я несколько раз передал сигнал "Я 

свой", но "бомбер" так рванул прочь, что я даже начал опасаться за его судьбу.

Немедленно отправился домой. При подходе к аэродрому проскочил мимо заходившего 

на посадку У-2. Его летчик тоже не обратил внимания на звезды. Увидев меня, он 
перевалил машину на крыло и тут же, за аэродромом, плюхнулся на пашню. Экипаж 
выскочил из кабины и, не выключив мотора, бросился к лесополосе.

На КП, куда я пришел для доклада, меня ожидали неприятности. Сначала летчик У-2,
 
узнав, что "мессер" наш, ругал и самолет и меня. Потом позвонили из Миллерова.

- Кто у телефона?

- Дежурный, - ответил я, случайно взяв трубку.

- Что у вас там за чертовщина? - гремел голос.

- Какая чертовщина? - таким же тоном спросил я.

- Кто разрешает гоняться на "мессершмиттах" за нашими самолетами?

Я опешил. Что сказать в ответ? Я ни за кем не гонялся, но как это доказать, 
если 
экипаж бомбардировщика именно так расценил мои действия?

Голос в трубке требовал наказать виновного за то, что СБ сел на вынужденную в 
плавнях. Я передал трубку командиру спецгруппы. А потом мне пришлось подробно 
объяснять, как все произошло.

Несколько дней мы летали на "мессершмиттах" только в пределах своего аэродрома. 

Затем Науменко послал одного из нас - капитана - "прощупать передний край", то 
есть проверить, как там отнесутся к появлению "мессершмитта" со звездами. 
"Мессершмитт" не возвратился.

К вечеру генерала пригласили на КП пехотной дивизии. Я отправился вместе с ним. 

По дороге строили разные догадки. Что же случилось? Но все моментально 
прояснилось, когда на командном пункте мы увидели нашего капитана. Он сидел в 
уголочке с разукрашенным синяками лицом. Капитан бросился нам навстречу, как 
бросаются осужденные на казнь к своим избавителям. На обратном пути он с 
горечью 
рассказал, что с ним произошло.