его встретил первым. Спрыгнув с крыла на раскисшую землю, он выругался. Такое с 

ним бывало очень редко. Значит, случилось что-то неладное.

- Ты чего такой злой?

- Понимаешь, был рядом с ней и промахнулся. Жаль, винтом не рубанул по килю. Не 

сбил... Позор!

И он рассказал, что произошло с ним в воздухе. Мне стало ясно, что Никитин, 
увидев "раму", просто погорячился - уж очень хотелось свалить эту ведьму. А 
если 
бы он, набрав высоту, обрушился на нее сверху стремительным ударом, наверняка 
добился бы успеха. Такая внезапная атака почти всегда неотразима. Свое мнение я 

тут же высказал товарищу.

На следующее утро Никитин снова первым вылетел на разведку. А я на УТ-2 
отправился на соседний аэродром, где находились наши мастерские: надо было 
опробовать отремонтированный МИГ и пригнать его в полк.

Все это решил сделать к возвращению Никитина. Не хотелось, чтобы самолет 
простаивал на аэродроме. И все-таки я немного не уложился в срок. Летел и ругал 

себя за опоздание. Но каково же было мое удивление, когда я, вернувшись, увидел 

нашу стоянку пустой.

- Подбили, наверное, - грустным голосом сказал техник.

Я тоже об этом подумал: "Значит, где-то сел на вынужденную. Такой летчик 
самолета не бросит".

До вечера ждали, звонили, разыскивали. После ужина летчики собрались в землянке.
 
Все думали о Никитине. Его школьный товарищ Андрей Труд, наверно, уже в десятый 

раз прокручивал на патефоне одну и ту же заигранную пластинку. И только потому, 

что в записанной на ней песенке были слова: "Тебя здесь нет..." Я не выдержал и 

остановил патефон:

- Хватит, Андрей, этой сентиментальной тоски.

Скрипнула дверь. Не он ли? Нет, вошел адъютант командира эскадрильи.

- Звонили из штаба дивизии, - доложил он. - Самолет упал на переднем крае. 
Летчик не выпрыгнул.

Утром группа наших товарищей выехала на передовую. Командир стрелкового 
батальона показал им через амбразуру наблюдательного пункта место, где упал 
самолет. И рассказал о последнем воздушном бое Никитина с четырьмя 
"мессершмиттами".

Сначала над передним краем повисла "рама". Вдруг откуда ни возьмись высоко над 
ней появился наш истребитель. Он, словно сокол, стремительно упал с заоблачной 
выси на вражеского корректировщика и открыл огонь. Тот сразу загорелся и рухнул 

на землю. А на нашего МИГа набросились четыре "мессера". Никитин бился отчаянно.
 
Одного фашиста он поджег, другого - таранил. У его машины тоже отлетело 
полкрыла. Самолет вместе с летчиком врезался в заболоченный луг.

Под покровом ночи наша полковая группа добралась до этого места. Там валялись 
лишь обломки крыльев и хвостового оперения. Мотор и кабина самолета вошли в 
землю на несколько метров. Барахтаясь в грязи, авиаторы попробовали откопать 
останки машины и вытащить тело Никитина. Но мешала вода, которая моментально 
заполняла яму. А откачать ее было просто невозможно. Стало ясно, что, совершив 
героический подвиг, Даня сам навсегда похоронил себя на болотистом берегу реки 
Миуса, вблизи села Мамаев Курган.

А через несколько дней полк с почестями похоронил Лукашевича. Его жизнь, 
испытанная в боях с "мессерами" и в зенитном огне "эрликонов", оборвалась от 
нелепого случая.

К тому времени уже все наши летчики отказались от фонаря на кабине МИГ-3. На 
большой скорости он не открывался, и в критический момент летчик не мог 
выброситься с парашютом. Но в мастерской, где ремонтировалась машина Лукашевича,