сказал, что для дивизии было очень важно овладеть этой высотой, заверил, что 
непременно представит его к награде. Говорят, что Фадеев на все похвалы ответил 

шуткой:

- Эх, если бы среди вас оказался кто-нибудь догадливый и обеспечил бы мне 
сейчас 
пару вкусных обедов...

Вскоре я поверил, что могло быть именно так. Мы зашли в столовую. Фадеев 
разделся, и я увидел на его гимнастерке новенький орден Красного Знамени. 
Официантке он сказал: "Мне две порции, пожалуйста". Достал из кармана 
гимнастерки помятую бумажку и положил перед ней. Я взял ее и прочел вслух: 
"Сержанту Вадиму Фадееву во всех БАО отпускать по две порции питания. С. 
Красовский". Командующего нашей воздушной армией мы хорошо знали, и в 
подлинности выданной Фадееву записки никто не усомнился...

Позже Вадим Иванович Фадеев стал всем нам, а мне, может быть, особенно, большим 

другом. Улетая от нас, он, как обычно, поднял руку и приветливо крикнул:

- До встречи, друзья!

...На основной аэродром наша эскадрилья перелетела, когда в воздухе уже запахло 

ранней южной весной. Таял снег, темнели холмы и дороги. В полк влилась целая 
группа молодых летчиков, хорошо подготовленных к боям. Возвратились из 
госпиталей и многие ветераны - Комоса, Федоров, Речкалов.

...В эти дни в моей жизни произошло очень важное событие. На партийном собрании,
 
которое проходило прямо на аэродроме, меня приняли в члены партии. А через 
несколько дней тут же, у самолета, я получил партийный билет. Комиссар полка 
Михаил Акимович Погребной и секретарь партбюро Павел Крюков пожали мне руку и 
пожелали новых боевых успехов. Я заверил, что оправдаю высокое звание 
коммуниста.

Летали мы по-прежнему на стареньких, залатанных МИГах и "ишачках". Вооруженные 
реактивными снарядами И-16 казались нам все еще надежными и даже грозными 
истребителями. Один бой мне особенно хорошо запомнился. Как-то группа МИГов 
отправилась на штурмовку вместе с шестеркой И-16 соседнего полка. Когда мы 
сбросили бомбы и отстрелялись, на нас вдруг навалились двенадцать итальянских 
истребителей "макки". Они шли развернутым фронтом, крыло к крылу.

Первой ринулась в лобовую атаку эскадрилья И-16. Мы были немного в стороне и 
стали набирать высоту, чтобы атаковать противника сразу вслед за "ишаками". 
"Макки" перед опасностью сомкнулись еще плотнее. Когда они подошли на дальность 

выстрела реактивного снаряда, один И-16 залпом выпустил по ним шесть своих 
"эрэсов". Словно огненные стрелы, снаряды понеслись навстречу вражеской группе 
и, взорвавшись, поразили сразу пять самолетов.

Это произошло у всех на глазах. Пять "макки" вспыхнули и рухнули на землю. 
Уцелевшие шарахнулись в сторону и бросились наутек. Более удачного залпа 
"эрэсами" я не видел за всю войну.

Немецкая авиация в ту зиму подновила свою технику. На нашем фронте вместо 
"хеншеля-126" над передним краем стала летать "рама" - "фокке-вульф-189". 
Вскоре 
наши наземные войска ее просто возненавидели. Она подолгу висела над 
артпозициями и окопами, корректируя огонь своей артиллерии. Наши пехотинцы не 
знали, что предпринять против этого наводчика. Они связывали с "рамой" все 
неприятности: внезапные артиллерийские обстрелы, налеты "юнкерсов", тяжелые 
потери, неудачные контратаки. И если наш истребитель сбивал ФВ-189, ему 
аплодировали все, кто наблюдал за боем. Летчики тоже считали за большую удачу 
свалить корректировщика на землю.

Весной 1942 года из-за "рамы" погиб наш товарищ, чудесный летчик Даниил Никитин.
 
Вот как это произошло. Возвращаясь с боевого задания, он увидел, что над нашим 
передним краем висит ФВ-189. Никитин с ходу атаковал его, но выпущенная им 
пулеметная очередь прошла мимо, поскольку "рама" искусно маневрировала. Летчика 

огорчил промах. Он уже собирался повторить заход, когда с высоты на него 
свалилась пара "мессеров", прикрывавшая своего корректировщика. Прорваться к 
"раме" в этой обстановке было невозможно, да и горючего у нашего истребителя 
осталось в обрез. После короткого боя с "мессерами" Никитин возвратился на 
аэродром.

В те дни мы с Даниилом летали на одном самолете, сменяли друг друга. Поэтому я