|
попаданий. Я делал по сорок пробоин в конусе вместо двенадцати, предусмотренных
оценкой "отлично".
- Но ведь тебя все буксировщики боялись! Даже отказывались возить конус.
"Постреляет нас", - говорили они.
- Это излишняя боязнь и чрезмерная предосторожность.
- Предосторожность никогда не помешает. Зато боязнь, учти, может привести к
беде. Так мы с Овчинниковым и не пришли к согласию. Но такие дискуссии во время
разбора полетов заставляли сосредоточиться на главном. Надо было по-настоящему
готовиться к воздушным боям. Каждому в отдельности и всем вместе.
По земле шел благодатный июнь. Зеленые холмы мягко очерчены, сады мелькают
ровными строчками быстро перевернутых страниц, речушки и пруды взблескивают и
тут же гаснут. Но вот широкие поля созревающих хлебов расстилаются сизым
разводьем, тронутым зыбью. И взгляд задерживается на них...
Во время полета у самой земли, или, как мы выражаемся, на бреющем, внимание
фиксирует только яркое, большое, все остальное лишь составляет неопределенный
фон. Но то, что отмечают зрение и память, как раз и создает ощущение быстроты,
скоростного наплыва местности, собственного полета.
Такое ощущение очень необходимо летчику. Желание как можно ниже пронестись над
землей продиктовано стремлением быть в предельном напряжении, тренировать свою
внимательность, быстроту ориентации. А еще - испытываешь потребность со всей
глубиной почувствовать полет, словно бы через самого себя пропустить встречный
поток красочной земли. На высоте такого удовольствия от полета не получишь. Там
временами совсем теряешь зрительную связь с землей и придерживаешься одного
горизонта или какого-то застывшего в стороне облака, расплеснувшегося внизу
пятна лесного массива, ленты реки.
Перегоняя самолеты из Бельцев в Маяки, мы вдоволь натешились бреющими полетами.
С Маяков нас забирали транспортными самолетами, а в Бельцах ждали собранные и
заправленные МИГи. Быстрый осмотр системы управления, взлет - и вот мы уже
демонстрируем над аэродромом высший пилотаж: крутые горки, стремительные виражи,
пикирование с выходом почти у самой земли. Техники и инженеры довольны - машины
ведут себя хорошо. Рабочие тоже охотно наблюдают такое зрелище. Только
руководители стройки косо посматривают на нас: на аэродроме задерживаются
работы.
В полетах над аэродромом и на маршруте мы действовали самостоятельно. Напарники
мне попались толковые, смелые, и поэтому испытания новой техники стали для нас
хорошей тренировкой. Я с удовлетворением вспоминаю солнечные дни первой
половины
июня. Они прибавили мне сил, умения и летной закалки.
Во время одного из прилетов в Бельцы я на несколько минут забежал на свою
квартиру. Увидев меня, хозяин обрадовался, пригласил к себе пообедать. Я
удивился: раньше этого не случалось. С чего бы такое гостеприимство? Искренне
ли
его радушие? Задерживаться я не мог и отказался от обеда. Прощаясь у двери,
хозяин дрожащей рукой взял меня за плечо и взволнованно прошептал:
- Послушайте, на этой неделе Германия нападет на Советский Союз.
Мне пришлось изобразить на лице безразличие к его сообщению, назвать эти слухи
провокационными. Но старик не унимался:
- Это не слухи! Какие слухи, если из Румынии люди бегут от фашиста Антонеску.
Они все видят. Армия Гитлера стоит по ту сторону Прута, и пушки нацелены на
нас!
Что будет, что будет? Куда нам, старикам, податься? Если бы я был помоложе,
сегодня же уехал бы в Россию. Мы сейчас молимся за нее, за ее силу. Гитлер
здесь
должен разбить себе лоб, иначе беда...
Я поспешил на аэродром. По дороге думал о старике, о его словах. Сколько
пренебрежения к нам было в нем раньше! Потом оно сменилось безразличием, а
теперь вот искренними симпатиями.
Уже возвратившись на аэродром, вспомнил, зачем ходил на квартиру: собирался
|
|