взять отрезы и отправить их Марии. И опять забыл. "Ладно, - успокоил себя, - в 
очередной прилет. Попрошу хозяев, чтобы обшили посылочку, и обязательно 
отправлю".

Но мой прилет в Бельцы задержался надолго. В этот город я вернулся лишь через 
три года, когда Советская Армия освободила Молдавию от немецко-румынских 
фашистов.

Наконец перегнали в Маяки последнюю тройку МИГов. Я радовался: задание 
выполнено 
и мы снова приступаем к учебе. Летчикам нашего звена, так хорошо отработавшим 
пилотаж, необходимо было пострелять по воздушным и наземным целям, "подраться" 
в 
воздухе с такими опытными "противниками", как Иванов и Атрашкевич. Я понимал, 
что только в напряженном учебном поединке, а не в свободном полете можно 
отшлифовать элементы воздушного боя, закрепить ранее приобретенные навыки.

Наша эскадрилья уже несла в Бельцах боевое дежурство. Миронов, Фигичев, все мои 

товарищи находились в постоянной боевой готовности, не вылезая из кабин МИГов. 
Хотелось быть вместе с ними. Но все сложилось по-иному. Выслушав доклад об 
окончании перегона самолетов, Виктор Петрович, как всегда, сказал "хорошо" и 
тут 
же добавил:

- Вот еще одно задание выполните и тогда займетесь собой. Нужно отогнать тройку 

МИГов на курсы комэсков. Дело это не такое простое, как кажется. Надо сначала 
сесть в Григориополе, прихватить там еще два самолета и пятеркой лететь дальше. 

Вот так. Ну, а сегодня отдыхайте.

В Маяках мы узнали о важном событии, происшедшем в Пырлице. Звено Фигичева 
перехватило немецкий воздушный разведчик Ю-88, который шел над нашей 
территорией. Взлетев со своей площадки у Прута, МИГи предупредительным огнем 
потребовали, чтобы он следовал за ними. Но "юнкерc" нагло развернулся и дал 
полный газ. Истребители преследовали его до границы. Увлекшись, они на 
несколько 
километров углубились в воздушное пространство Румынии. Не успели МИГи 
приземлиться на своей площадке, как вокруг этого факта поднялся дипломатический 

шум. О нарушении границы нашими самолетами сразу узнали в Москве, позвонили 
оттуда в штаб дивизии, а затем в полк.

Летчики горячо обсуждали это событие:

- Пропустили бы "юнкерc" подальше, мы бы с ним не дипломатничали!

- Что ты! Фигичеву может влететь даже за то, что припугнул его.

- Это почему же "влететь"?

- А потому. Границу нарушил.

- Значит, "юнкерсу" можно, а мне, если он удирает, нельзя и на хвост ему 
наступить? Рубанул бы, и все!

- Может, они только этого и ждут. Нападение Гитлера на Польшу тоже началось с 
провокаций.

Было над чем задуматься: как много неясного в международной обстановке! Но 
вскоре невеселые мысли вытеснились повседневными заботами. Нашему звену, 
например, надо было выполнять очередное задание.

Рано утром мы вылетели в Григориополь. Шли плотным строем с севера на юг, а 
наперерез нам, с запада на восток, низко плыли тяжелые серые облака, прижимая 
нас к земле.

В нескольких километрах от Григориополя сидел истребительный полк, оставивший 
свой аэродром в Кишиневе по той же причине, что и мы: там тоже строилась 
бетонированная полоса. Летчики и техники жили в палатках. Штаб полка размещался 

в таком же, как наш, фанерном ящике.

Пока мы, оставив свои самолеты на стоянках, дошли до штаба, на линейке перед 
палатками встретилось много знакомых. Некоторых летчиков этого полка я и мои 
ведомые знали по Кишиневу, куда мы часто ездили на сборы, с некоторыми я учился 

на курсах командиров звеньев. Кишиневский полк участвовал в боях на Карельском 
перешейке, и у многих летчиков на груди были боевые ордена. С ними всегда