В штабе ВВС, который находился в этом же селе, мне сказали, что наш полк 
базируется западнее Ростова. Я немедленно отправился туда на своей полуторке. 
На 
прицепе тащил еще легковую, а в кузове вез палатки и колья. Все попутные машины 

обязаны были что-то эвакуировать в тыл.

Не доезжая до Таганрога, остановился в станционном поселке переночевать. 
Забираться в город на ночь было незачем: я видел, как к городу группа за 
группой 
шли немецкие бомбардировщики. Мое решение оказалось правильным. Только я 
устроился на ночлег в домике у элеватора, к нам постучали:

- Чья машина?

- Моя.

- Сейчас же уезжайте отсюда! A Таганроге немецкие танки, идут сюда. Мы будем 
взрывать элеватор.

Немецкие танки в Таганроге! Попал бы я ночью как кур во щи. Наверно, утром 
город 
был еще наш, а к вечеру все переменилось.

Прибыв в Ростов, я узнал, что и наш полк в эту ночь приземлился чуть южнее 
города. Там я и нашел его. Много я пережил за эту неделю, многое изменилось к 
худшему и на фронте. Но знакомые, родные лица однополчан, встреча с командиром, 

с Фигичевым, Лукашевичем, Селиверстовым, Никандрычем, Валей, дежурившей у 
телефона, снова вернули мне силы. Я увидел, что менялись только места 
базирования полка, а люди остались такими, какими были, - стойкими, выносливыми,
 
честно и храбро выполняющими свой долг.

Виктор Петрович, пожимая мне руку, спросил:

- Что, Покрышкин, на самолет выменял полуторку?

- Почти так, товарищ майор. Тащил МИГ, пока было можно. Пришлось сжечь.

- А глаз цел?

- Цел, товарищ командир,

- Ну, хорошо. Были бы глаза целыми, чтобы видеть и уничтожать врага. Отдохни, 
подлечись и приезжай к нам. Полк перебазируется в Султан-Салы, ближе к немцам. 
Вот так, Покрышкин. Мы знали, что ты вернешься. Кто из летчиков уже ходил по 
земле, того сломить не так-то просто.

Разбитая бровь болела. Два дня я провел в санчасти, лечился, отдыхал, писал 
письма родным. Открывал и заветную тетрадь. На этот раз ее, как и остальные мои 

личные вещи, сохранили. Вспомнив населенные пункты, через которые проходил, 
хотел было записать их. Но потом решил, что Пологи, Черниговку мне не забыть 
никогда и без тетради.

...Лечение кончилось. Надо воевать! На той же полуторке, которая эти два дня 
стояла около санчасти, я уехал в Султан-Салы. На дороге встретились два потока: 

один - те же эвакуированные, только уже из русских придонских колхозов, другой 
- 
наши войска, идущие к фронту.

Войск было много, свежих, хорошо вооруженных. Таких сил я не видел еще за все 
месяцы войны. Чувствовалось, что под Ростовом готовится большое сражение.

На аэродроме в Султан-Салы я услышал тяжелую весть:

- Вчера похоронили Кузьму.

- Селиверстова? - машинально спросил я.

- Дрался с "мессерами" под Таганрогом... Упал недалеко от аэродрома... 
Похоронили 
там, на холме.

Его могила была видна от КП. Я пошел туда, чтобы своей рукой бросить на 
могильный холмик горсть донской земли.

Кузьма не много сбил вражеских самолетов, но скольким из нас он спас жизнь в