далекой обетованной землей. Может быть, там мы хотя бы смоем с себя пот, 
отстираем морской водой пропитавшуюся пылью одежду. А больше всего хочется 
вдохнуть прохладную свежесть моря.

Виктор Петрович продолжает говорить об обстановке на нашем участке фронта, дает 

последние наставления и поглядывает на меня. Я чувствую, что он что-то, хочет 
мне поручить. Летчики расходятся по машинам. Виктор Петрович подзывает меня и, 
чтобы не задерживать моего взлета, идет рядом со мной.

Мы с ним никогда не беседовали на отвлеченные, неслужебные темы, между нами, 
кажется, нет и не может быть дружбы в широком смысле этого слова. Но стоит нам 
остаться вдвоем, мы улыбнемся друг другу, и наши служебные, деловые отношения 
на 
какое-то время отходят на второй план. Мы беседуем по-товарищески. В эти минуты 

я замечаю, что Виктор Петрович стал немного сутуловатей. Мне хочется спросить 
его о здоровье, но я стесняюсь и только смотрю на него, как на старшего, 
доброго 
человека и командира, всей душой преданного авиации. А он, вижу, готов положить 

мне на плечо руку и сказать что-то сердечное, такое, что придало бы мне 
бодрости, сил, уверенности. Он может спросить, почему на мне такая старая, 
побелевшая на спине гимнастерка. Но он только пройдется со мной, выслушает мои 
предложения, скажет свое "хорошо, хорошо". Наверное, он со многими находит 
такой 
душевный контакт, словно стремится каждому из нас отдать частицу своей бодрости,
 
убежденности, своей уравновешенности.

Сегодня Виктор Петрович, очевидно, намерен сказать мне что-то важное. Он молчит,
 
пока мы идем по гречихе. Потом неожиданно говорит:

- В Тузлах будут рядом море и девушки. О девушках на картах нет никаких пометок.
 
Я несколько смущен таким дополнением командира.

- В полк прислали связисток. Они уже там. Ай, и девчата, Покрышкин! Какие 
девчата!..

- Похоже, вы уже к ним неравнодушны, Виктор Петрович.

- Я? Нет! Не обо мне речь. Вот прилетим туда - обязательно познакомлю тебя. 
Когда я увидел их, сразу подумал о тебе. Тебе, железному холостяку, твоему 
характеру нежности не хватает.

- Уж не женить ли меня собираетесь?

- Такого, как ты, неплохо было бы женить, - рассмеялся он.

- Зачем нам вдов оставлять?

В это время я заметил в небе группу самолетов. Безошибочно определил: "мессеры".


- Да, они, - подтвердил командир. - Теперь и взлететь не дадут. Надо соседям 
позвонить, чтобы выручили.

Виктор Петрович трусцой побежал на КП, а я повернул к своему МИГу.

"Мессершмитты", очевидно, ожидали подхода своих бомбардировщиков. Они кружили 
над аэродромом, изредка обстреливая кустарники, в которых были замаскированы 
наши самолеты. К счастью, на взлетно-посадочной полосе не было ни одной машины.

Мы следили за вражескими истребителями и посылали им проклятия. Никто из нас 
даже думать не мог о взлете. Я еще раз убедился, какая это препротивнейшая вещь 

- блокировка аэродрома.

Но вот в небе появились МИГи соседнего полка. "Мессеры", набирая высоту, стали 
оттягиваться на запад. Теперь можно расшвыривать ветки и сесть в кабину 
самолета. Взлетаем, строимся и берем курс на юго-восток.

"Когда я увидел их, сразу подумал о тебе". Эти слова Виктора Петровича то и 
дело 
приходят мне на память. Они зазвучали в ушах снова, когда на горизонте 
проступила серая ширь, сливающаяся с небом. Синь воды еще не прояснилась сквозь