- Конечно, бой - это труд, - ответил я, не поняв, что хотел он сказать этим 
словом.

- Это фамилия у него Труд, - пояснил Никитин.

- Я говорю, что на фронте тоже нужен труд, - пришлось мне схитрить.

Все прибывшие в полк летчики были ненамного моложе меня. Но я уже целый месяц 
провоевал на фронте, и этот небольшой срок разделял нас, словно широкая бурная 
река, которую надо переплыть. Они стояли еще на том, мирном берегу, и каждое 
слово фронтовика имело для них особый смысл. Я понимал, как важно сейчас 
передать им все, что мы уже знаем о войне, о боях и о противнике. Они, 
молоденькие соколята, не должны платить своей кровью за ту науку, которую 
добыли 
в боях опытные бойцы.

Мы говорили недолго, торопили неотложные дела. Когда остались наедине с 
техником, Вахненко вдруг вытянулся по стойке "смирно" и подчеркнуто официально, 

чего с ним никогда не было, отчеканил:

- Товарищ командир, разрешите обратиться!

- Пожалуйста, обращайтесь, - ответил я, не сдержав улыбки.

- Ребята мне только что сказали... В авиашколы набирают из техников. Хочу 
поступить.

Кто-кто, но авиатехники знают, чем была война для наших летчиков. Они видят, 
какими возвращаемся мы подчас с заданий, сколько машин осталось в нашем полку.

Меня тронуло стремление Вахненко.

- Что же, очень хорошее желание, - сказал я.

- Я давно хочу стать летчиком. Теперь как раз смогу переучиться. Поговорите с 
командиром полка, чтобы меня направили в школу. Буду истребителем - к вам 
вернусь.

Вся красота души человека наиболее полно проявляется в самые важные и 
ответственные моменты его жизни. Вахненко надо было бы по-дружески обнять: лицо 

техника светилось мечтой, той самой, которой когда-то жил я. И эта мечта вела 
летчика из школы прямо на поле боя, туда, где в первой же схватке его ждет, 
может быть, гибель.

- Я попрошу за тебя Виктора Петровича. В этот же день поздно вечером Вахненко 
забежал ко мне в общежитие. Одет во все выходное. Пилотка на нем старенькая, но 

чистая. Почему-то сразу, взглянув на нее, я по звездочке узнал, что она была 
моей.

- Узнаете? - спросил Вахненко, краснея.

- Тебя? Не узнаю. Праздничный какой-то.

- Сейчас с машинами уезжаю на станцию, а там поездом в авиашколу. Направление в 

кармане. Зашел проститься.

- Отлично. Желаю счастья и удачи, - протянул я ему руку.

- А пилотку узнали?

- Да, - ответил я.

- Тогда, в тот вылет, взял на память. Друзья не посоветовали возвращать. Обычай 

не велит.

- Я сам бы не взял ее обратно. От гимнастерки отказался. Такие вещи назад не 
возвращаются, знаю. Желаю тебе в этой пилотке вернуться летчиком.

Мы крепко обнялись. Я проводил Вахненко к машинам, нагруженным столами, 
кроватями и кухонной утварью. Ночь, торопливые голоса, имущество на машинах, 
которое мы привыкли видеть только в помещениях - все говорило об отъезде. Полк 
оставлял свой аэродром.

Утром мы покинули Маяки. Перелетели в Котовск, но все чувствовали, что