воевавших на Халхин-Голе и на Карельском перешейке, заставляет больше думать и 
настойчивее тренироваться. Все добытое ими кровью надо осмыслить, понять, 
усвоить. Только об этом все мои заботы. Я избегаю увлечений девушками, будучи 
уверен, что семья не позволяет летчику целиком отдаваться своему трудному делу..
.

Как же быть с отрезами? Забрать с собой? Но в лагере будет, конечно, не до 
посылок. Эх, сестренка, потерпи еще немного - ведь больше ждала обещанного. Вот 

перегоню МИГи, выберу свободный часок и отправлю тебе подарок. Уложив отрезы на 

дно походного чемодана, я засунул его под кровать.

В ожидании Миронова еще раз вернулся в мыслях к событиям дня. А ведь сегодня в 
моей жизни произошло что-то большое, значительное. Командир полка назначил меня 

заместителем комэска! Жизневский, конечно, не знает об этом. Если бы Иванов 
предварительно советовался с ним, тот бы не согласился с этим выдвижением. Он 
знает, что я не люблю его как летчика, и поэтому не терпит меня. А я не умею 
скрывать своих чувств, не могу идти на компромиссы, когда речь идет о 
мастерстве 
пилотирования, о тактике.

Зато в Иванове я, как говорится, души не чаю. Он покорил меня с первой встречи. 

Осенью 1939 года, окончив Качинскую авиашколу, я прибыл в полк. В штабе мне 
сказали, что командир на полетах. На аэродром я пришел в момент взлета 
очередного истребителя. Меня удивило, что И-16, взмыв над землей, резко, что 
называется на одном крыле, развернулся. И-16 - машина очень строгая, с ней я 
познакомился в школе и знал, что в таком крутом вираже на небольшой высоте она 
может наказать - рухнуть вниз. Но летчик так искусно и молниеносно развернул 
своего "ишачка", что я изумился. Истребители понимают, как важен такой резкий, 
неожиданный маневр самолета во время воздушного боя.

- Кто взлетел? - спросил я у стоявшего рядом летчика.

- Командира не узнаешь? - удивился тот.

- Командир полка?!

- Конечно! - с гордостью подтвердил летчик.

Я с завистью смотрел на пилотов, наблюдавших за своим командиром. Хорошо 
учиться 
у такого мастера! А на второй день и я вылетел с Ивановым на двухместном УТИ-4.

Летчик-истребитель овладевает искусством высшего пилотажа, следуя в основном 
какому-то образцу. Мне и моим товарищам повезло: у нас таким образцом был сам 
командир. Он летал в пилотажной пятерке на авиационном празднике в Москве. Его 
любили, ему доверяли и во всем подражали. И наш сегодняшний разговор с ним, его 

энергичное требование - немедленно переучиваться на новые машины - были для нас 

чем-то очень важным.

Немецкий бомбардировщик, пролетевший над Бельцами, оставил в душе грустный след.
 
На меня опять словно давило небо, в памяти оживал запомнившийся гул чужого 
самолета.

Миронов не появлялся. Досадуя, я уже собирался идти на вокзал один, как в 
дверях 
неожиданно выросла его фигура.

- Извини, Саша, задержался, - сказал он и начал укладывать свои вещи. И вдруг 
выпалил: - Надеюсь, в Тирасполе мы остановимся на денек? У меня там знакомых 
девчат - хоть отбавляй!

- Целый день тратить на такой пустяк?

- Пустяк? - удивился Костя.

- Для тебя - безусловно.

Улыбка исчезла с лица Миронова. Видимо, не часто приходилось ему слышать 
откровенные суждения о себе. Он вспылил:

- Ах да, я забыл, что ты теперь начальник. Будешь читать нам мораль?

- Я прежде всего друг тебе!