Сашкой-
инженером.

С тех пор навсегда осталось во мне пристрастие к расчетам, к осмысливанию того, 

что сделано и еще предстоит сделать. Первые же неудачи в стрельбе по наземным и 

воздушным целям - это было до войны, под Одессой - заставили меня взяться за 
карандаш и бумагу. Оружие я знал, но не умел точно рассчитывать угол 
прицеливания и определять дальность. А без этого невозможно взять правильное 
упреждение. Требовалось восполнить пробел в подготовке. Когда я это сделал, то 
стал стрелять без промаха.

И вот теперь, проводя время в вынужденном бездействии, я решил собрать воедино 
и 
обдумать первые крупицы боевого опыта, мысленно еще раз пройти по тем маршрутам,
 
по которым летал с группой.

Прежде всего я спросил себя: почему мне так часто достается от врагов? Кажется, 

машиной и оружием владею, в робости меня никто не может упрекнуть, самолет у 
меня тоже в общем неплохой, так почему же я так часто возвращаюсь с пробоинами, 

а теперь вот даже пришел пешком? В чем дело?

...Два сантиметра от гибели. Да, тогда я действительно сам напоролся на огонь 
вражеского стрелка-радиста. Пробив лобовое стекло МИГа, пуля попала в прицел, 
который и спас мне жизнь. Чистая случайность!

Мне невольно вспомнилось, как в аналогичной ситуации погиб летчик нашего полка 
Яковлев.

На Котовск шла группа немецких бомбардировщиков. Мы находились неподалеку от 
города и поэтому сообщение о налете вражеской авиации восприняли как сигнал к 
самообороне. МИГи один за другим взмыли в воздух.

Когда набрали высоту, увидели, что станция Котовск уже горит. Опоздали. Но мы 
все-таки полетели дальше. И поступили правильно. "Юнкерсы", успев отбомбиться, 
собирались в группу. Завидев нас, они сомкнули строй и открыли огонь из 
бортового оружия. Подойти к ним было очень трудно.

Вдруг один из наших истребителей вырвался вперед и сквозь метель трассирующих 
пуль устремился к ведущему бомбардировщику. Это был Яковлев. Трудно сказать, 
что 
руководило его действиями. Ненависть к врагу и жажда мести? Стремление первым 
пойти на риск и увлечь за собой остальных? Но одно ясно: порыв Яковлева был 
благородным. Он поступил так, как поступает отважный боец-пехотинец, поднимая 
своих друзей в штыковую атаку.

Яковлев не дотянул до ведущего. Его убило во время пикирования. Но расчет героя 

оказался точным. Направленный его рукою МИГ-3 врезался в головной 
бомбардировщик. Остальные "юнкерсы", нарушив строй, шарахнулись в стороны. Наши 

истребители сразу накинулись на них. Вскоре на земле выросло восемь столбов 
огня 
и дыма. Последний из этой девятки "юнкерсов" был сбит уже за Днестром.

В тот день мы одержали большую победу. И только благодаря Яковлеву. Уничтожив 
ведущего вражеской группы, он лишил ее управления и парализовал волю врагов. 
Погибая, он обеспечил победу живым.

На другой день мы похоронили Яковлева на месте его падения. Он был убит пулей в 

лоб. В стекле кабины оказалась только одна пробоина. Летчика не спасли два 
счастливых сантиметра, не спас... прицел.

Вспомнив случай с Яковлевым, я задумался о более надежной защите кабины 
истребителя спереди, о бронированном стекле. Сколько бы отваги придала такая 
защита летчикам, сколько бы жизней спасла!

"Плохо и то, - размышлял я, - что на наших самолетах до сих пор не установлена 
радиоаппаратура. Поэтому в воздухе мы становимся глухонемыми. Нам доступен 
всего 
лишь один способ "переговоров" - покачивание крыльями. Чтобы поддерживать между 

собой какую-то связь, мы вынуждены прижиматься друг к другу, а плотные строи 
лишают летчика свободы маневра. Сколько бы несчастий могло предупредить всего 
одно слово, своевременно брошенное в эфир!"