Лицом к лицу опасность воспринимается совсем иначе, чем со стороны. Поэтому я 
не 
испытываю чувства страха. Очевидно, его вытесняет интенсивная работа мозга, 
предельное нервное напряжение.

С каждой минутой мотор слабеет, лопасти винта уже еле-еле хватают воздух. 
Только 
что шарахавшиеся от нас фашисты теперь радуются, видя, что мой самолет едва не 
задевает винтом воду.

Отлетев подальше от переправы, плавно, с малым креном разворачиваю машину влево 

и беру курс на юго-восток. Там, южнее Кишинева, вражеские войска, кажется, еще 
не дошли до Днестра.

Самолет трясет, скорость предельно мала. С трудом переваливаю через холмы и 
жадно обшариваю глазами каждую полянку: где-то надо садиться. Как ты встретишь 
меня, земля" - по-матерински или как мачеха?

Внизу заросшие лесом холмы. Разве можно тут садиться? А мотор сдает, винт вот-
вот остановится. Тогда придется падать там, где застанет роковое мгновение. 
Перетянуть бы еще через один холм, может быть, там, за ним, и найдется ровная 
полянка? На мое счастье, за холмом действительно оказалась долина.

Готовлюсь к вынужденной посадке: снимаю очки, чтобы при ударе о землю не 
повредить глаза, потуже затягиваю привязные ремни. Предчувствие удара о землю 
вызывает озноб и нытье в плечах.

Вдруг вижу: там, куда я направляю самолет, по дороге движется колонна вражеских 

танков и автомашин с пехотой. Что делать? Один выход: посадить самолет на 
заросший лесом бугор. Только бы дотянуть. Нужны буквально секунды. Отработает 
ли 
их мотор без масла и воды? Отработал! Он заглох как раз над бугром. 
Прекратилась 
тряска, наступила зловещая тишина.

Самолет, парашютируя, падает на деревья. Бросаю ручку управления и обеими 
руками 
упираюсь в переднюю часть кабины.

Треск ломаемых деревьев, бросок вправо, влево. Удар и... провал в сознании.

Очнулся, раскрыл глаза. Пыль еще не улеглась. Тишина. Рядом, выше меня, торчит 
сломанный ствол дерева. Одно крыло самолета отвалилось, отбитое хвостовое 
оперение очутилось в стороне. Первые движения убеждают, что я цел.

Надо немедленно освобождаться от ремней и парашюта, выбираться из кабины. На 
земле почувствовал боль в правой ноге, но не придал ей никакого значения. 
Достал 
пистолет, быстро зарядил его. Немцы рядом! Лучше смерть, чем позорный плен.

Прислушался. Где-то далеко гудят машины, танки; рядом тишина, пение птиц. Нужно 

уходить отсюда в лес.

Бросился в ближайшие кусты.

А самолет?.. Повернулся, окинул последним взглядом то, что осталось от моего 
самолета. Мне было жаль его. Он верно послужил мне. Сколько я сделал на нем 
боевых вылетов, сколько раз в трудную минуту он выручал меня! И сейчас он отдал 

все, чтобы спасти меня. Прощай, боевой друг...

По лесу, через виноградники я шел день и всю ночь на восток, домой. Речушка 
днем 
спасала меня от жажды, а ночью служила мне "путеводной звездой". Раз она течет 
к 
Днестру, значит надо идти только по ней. И быстрее, быстрее, пока немцы не 
вышли 
на Днестр, не создали там сплошной фронт. Тогда мне не выйти. Голод я утолял 
кусочками той плитки шоколада, которую мне почти насильно навязал доктор. Моя 
поврежденная нога болела не на шутку.

На рассвете, когда на востоке посветлел небосклон, от усталости и боли я идти 
больше не мог. Прилег в винограднике.

Разбудило меня тарахтенье повозки. Я вскочил. В ноге отдалась резкая боль. Но 
надо было идти.