- А ты слепой! - наседал Дьяченко.

- Это я?

- Да, ты. Разве не видишь, куда они уже забрались? Делаешь вид, что на фронтах 
все в порядке?

- Хватит спорить! - вмешался я. - Зачем называть Дьяченко паникером? Он хороший 

боевой летчик. А что так говорил, так это от боли на душе. По-моему, нам всем 
надо знать истинное положение на фронтах. Только взглянув правде в глаза, можно 

сделать правильные выводы. Недооценивать врага нельзя, но и неверие в свои силы 

тоже опасно. Понятно?

- Понятно! - отозвалось несколько голосов.

- Тогда перейдем к делу.

И через несколько минут после спора о больших государственных проблемах мы 
вылетели на боевое задание. Теперь надо было решать эти проблемы с помощью 
пулеметов и бомб.

Немецко-румынские части в нескольких местах расширили плацдармы на левом берегу 

Прута. Точных данных о противнике в штабах, по-видимому, не было, поэтому нам 
ставились слишком общие задачи: "вылететь на штурмовку в район Унген", "на 
дороги, прилегающие к Пруту", "за Бельцы". Но наши летчики сами хорошо знали, 
где искать противника. В те дни мы жили больше интересами земли, чем неба. Нам 
было уже ясно, что здесь, на Пруте, советских войск очень мало, мы совсем 
недавно видели с воздуха, как некоторые наши части перебрасываются в северном 
направлении. И главной заботой нашей было - сдерживать продвижение неприятеля.

На штурмовку летим всей эскадрильей. Все дороги от Прута забиты немецкими 
войсками. Они продвигаются на восток, хотя и медленно. Об этом можно судить по 
тому, что их зенитные батареи встречают нас почти на тех же рубежах.

Сбрасываем бомбы с круга и поочередно, с пикирования атакуем колонну вражеской 
мотопехоты. Несколько автомашин уже горят.

Чувствую, что сейчас вот-вот должны появиться немецкие истребители. Их, видимо, 

уже вызвали по радио. А нам на такой малой высоте драться невыгодно. Да и 
боеприпасы уже израсходованы. Собираю группу и беру курс на Сынжерею.

При посадке никто не боится подтянуть машину на газке. Что-то новое и нужное 
удалось нам найти на этом маленьком прифронтовом аэродроме. И такая победа 
может 
радовать.

В течение дня мы сделали с аэродрома подскока несколько вылетов на штурмовку 
вражеских войск. Но на ночь командир полка приказал нам возвратиться в Маяки. 
Он 
не решился оставить на правом берегу Днестра девять боевых самолетов: а вдруг 
противник забросит диверсантов?

Вечереет. Стоим у землянки. В Маяки уже сообщили по телефону, что эскадрилья 
готовится к взлету. Товарищи из комендатуры, в том числе и молодой комиссар, с 
грустью посматривают на нас. Через полчаса мы будем за Днестром, дома, а они 
останутся здесь, где отчетливо слышна канонада и на горизонте видны густые 
облака дыма.

Появляется мысль: по дороге в Маяки завернуть еще раз к Пруту, посмотреть на те 

места, которые обрабатывали сегодня, поохотиться за автомашинами и самолетами.

- Хорошо бы полететь через Бельцы, - предлагает Иван Лукашевич.

Мне близки и понятны его чувства. Теперь Бельцы стали уже прифронтовым городом, 

а Лукашевичу и Довбне так и не удалось что-либо определенное узнать о своих 
семьях. Теперь им хочется хотя бы с воздуха взглянуть на те дома, где, возможно,
 
до сих пор находятся их жены и дети.

Лечу в паре с Лукашевичем, а Дьяченко - с Довбней и Шияном. Так легче 
маневрировать. Бомб не берем. Без них удобнее вести воздушный бой.