Я слышу тот же вопрос, который недавно задавал сам. У всех летчиков обостренное 

внимание к подробностям, пусть даже трагическим. Как погиб? Почему погиб? Ведь 
мы надеялись только побеждать.

Наша армия, конечно, готовилась к обороне, к тому сражению, которое будет 
навязано нам. Мы учились упорно, не теряли ни одного дня, чтобы освоить новую 
технику. Но фашисты напали на нас внезапно, они застали нас врасплох. Если бы 
более остро чувствовалась опасность нападения, мы могли бы встретить врага как 
положено. Главное же - нельзя было допускать такого состояния, какое оказалось 
в 
нашем полку в первое утро войны. Эскадрильи разбросаны, люди рассеяны, самолеты 

не подготовлены...

Думая о нашей первой потере, мы начинаем понимать, что война будет жестокой, 
кровавой, что, взлетев сейчас в воздух, можно не возвратиться на аэродром, не 
увидеть больше этого чудесного, ясного утра.

- Покрышкин, в штаб! - слышу голос дежурного по части.

- Есть!

Бегу, поглядывая в небо. Мокрые от росы сапоги стали тяжелыми. Над горизонтом 
встает солнце. У штаба по-прежнему толпятся люди.

- Доставай карту! - говорит Матвеев, шагнув мне навстречу. - Видишь отдельную 
рощицу? - тычет он пальцем в зеленый кружок среди чистого поля.

- Вижу.

- Бери У-2 и лети. Там сидит Иванов. Надо ответить "есть", но я не могу 
произнести ни слова. Разве это боевое задание?

Когда мы зарулили на стоянку, за мной подъехала легковая автомашина из штаба. 
Дьяченко и Довбня остались у самолетов. Я спросил, что они видели на аэродроме, 

картина стала полнее.

- Ударить бы сразу по этой авиавыставке! - запальчиво сказал Дьяченко, снимая 
шлем с потной головы.

- И ударят! Для того и летали.

Дежурим у самолетов, готовые в любую минуту взлететь и прикрыть наши 
бомбардировщики или защитить Маяки от налета вражеской авиации. В Бельцах немцы 

бомбардировкой уже вывели из строя летное поле аэродрома.

Из штаба передали по телефону: готовность номер один! По данным постов 
оповещения, к нашему аэродрому идут три девятки вражеских бомбардировщиков.

Занимаю место в кабине MИГа, готовлю все для быстрого запуска мотора. 
Посматриваю то на горизонт, то на командный пункт. Проходит минута, две, пять, 
десять. Я мысленно представляю налет "юнкерсов" на наш аэродром, атакую их и 
сбиваю несколько бомбардировщиков.

Вдруг слышу:

- Летят!

Размечтался!.. Вглядываюсь в небо: со стороны солнца летит группа самолетов. 
Они 
различаются все отчетливей.

Запускаю мотор и выруливаю самолет из кукурузы. То же делают и остальные 
летчики. Не спускаю глаз с КП. Почему нет ракет? А! Вот они, долгожданные! Три 
красных факела взлетают ввысь.

Бомбардировщики проходят клином чуть в стороне от аэродрома. Хоть солнце бьет 
прямо в глаза, я замечаю, что самолеты какие-то незнакомые, даже странные: 
одномоторные, кабины пилота и штурмана-стрелка соединены вместе.

Я быстро иду на сближение с крайним бомбардировщиком и даю короткую очередь. 
Чувствую, что попал. Еще бы: я так близко подошел к нему, что отбрасываемая им 
струя воздуха перевернула меня. Разворачиваю самолет вправо, вверх и оказываюсь 

выше бомбардировщиков. Смотрю на них с высоты и - о, ужас! - вижу на крыльях 
красные звезды.